Пляж было трудно узнать. Райский уголок, в котором я собирал раковины моллюсков с Хилари Бонд, всего за несколько часов превратился в ад, усеянный горящими углями диптерокарпусов, дымящимися останками флоры и фауны, ошметками плоти и мясистых сочных стеблей, пропахший гарью жженого волоса и шерсти, коры и горелой кокосовой скорлупы, запятнанный лужами тлеющей древесной смолы. Жар со стороны леса по-прежнему был непереносим — огонь еще с треском прогрызался сквозь чащи — и столб каролиния сиял, отсвечивая во взволнованных водах моря. Споткнувшись о какую-то обугленную тушу, — мне показалось, что это птенец диатрима, но разглядывать я не стал — я нашел относительно чистый пятачок песка, разгреб ногой толстый слой пепла и усадил морлока.

Отыскав ручей, теперь иссякший, я нацедил тонкую струйку в сложенные ладони — вода была грязной, с хлопьями сажи, растворенными в ней, но жажда была так непереносима, что, не думая, от чего и кого осталась эта сажа, я выпил эту воду большими жадными глотками.

— Хорошо. — услышал я собственный голос, хриплый от дыма и усталости. — Вот так оно и бывает. Стоило человеку меньше года прожить в палеоцене, как… вот она, цивилизация, уже здесь!

Нево зашевелился. Он пытался подняться, но с трудом отрывал голову от песка. Маску он потерял и теперь не мог разлепить громадное веко, — оно, как и все лицо, было в песке. Снова морлоку выпало испытание — увидеть воочию, что такое война среди людей — явление, незнакомое его роду.

Медленно, бережно, словно поднимая ребенка, я оторвал его от песка, и посадил. Ноги его дрожали от усталости и напряжения.

— Спокойно, старина, — сказал я, — выкарабкаемся.

Единственный глаз морлока наполнился слезами. Он несколько раз всхлипнул.

— Что такое, — склонился я к нему. — Ты что-то сказал?

— Невык…

— Что?

— Не выкарабкаемся…

— Почему? Огонь ушел в сторону.

— Огонь тут не при чем. Радиация. Теперь она будет уничтожать все живое неделями, месяцами — и даже годами. Огонь ушел, радиация осталась. Это не безопасное место.

Я обнял его, и мы остались на песке. Ждать пока сомкнется тьма, осядут останки и радиоактивные осадки, и сомкнется Тьма. НО что-то не давало мне опустить руки.

— Тогда, — встрепенулся я. — Мы выйдем отсюда и посмотрим себе убежище.

И невзирая на боль от ожогов, я подхватил его на руки, и двинулся черной равниной.

Уже смеркалось — близился вечер, когда мы одолели милю, и небо над нами очистилось от сажи и копоти. И, тем не менее, раскаленный оплавленный кратер, где догорал каролиний, светился вдали, как лампы Олдиса, падавшие на Лондонский Купол.

Прямо мне под ноги из уцелевшей окраины леса выбежал молодой пристикампус с широкой зубастой пастью и свешенным языком. Он волочил за собой ногу и беспокойно вертел головой по сторонам — оба глаза запеклись от пожара.

Я почувствовал под ногой чистый песок, и соленый морской рассол коснулся моих ноздрей. Океан масляно блестел в свете каролиния, и природа по-прежнему сохраняла красоту и величие, несмотря на глупость людей. Шум волн убаюкивал меня, и океан казался последним оставшимся другом.

И вдруг мечтания развеял отдаленный зов:

— Эге-гей!

Кто-то шел навстречу — и на расстоянии где-то четверти мили я разглядел фигуру, которая махала рукой и двигалась мне навстречу.

Некоторое время я не трогался с места — просто потому что не было сил. Да и кто это мог быть? У меня почти не оставалось сомнений, что после такого взрыва экспедиционные силы погибли в огне, и, кроме нас с Нево, в этом мире никого не осталось.

Это оказался солдат экспедиционных сил, удалившийся далеко по какому-то поручению в лес, — как он объяснил. На нем была обычная короткая тропическая униформа, темно-зеленая, традиционного цвета английских стрелков панама и пулемет с заряженной лентой. Это был высокий рыжеволосый ирландец худощавого сложения. Лицо его показалось мне знакомым. Как он вообще мог разглядеть меня в наступающей темноте, закопченного дымом и сажей, оставалось для меня загадкой. Трудно искать негра с черной кошкой в темной комнате — это про нас с морлоком.

Воин сдвинул шляпу на затылок.

— Вот это мы попали, не так ли, сэр? — у него был четкий, немного резковатый тевтонский северо-восточный акцент.

— Стаббинс? — я вспомнил его.

— Так точно, сэр. — Он обвел пляж рукой. — Я занимался картографированием местности. Отошел на шесть миль и вдруг вижу — Джерри[20]над морем. И тогда пошла писать губерния! Ну, да нам такие штуки известны.

И он как-то неуверенно посмотрел в сторону лагеря.

Пытаясь скрыть крайнюю усталость, я перенес вес на другую ногу.

— Туда возвращаться нельзя.

— Это кто сказал?

— Он. — Я показал на морлока.

Стаббинс поскреб в затылке — короткие волосы издали звук платяной щетки.

— И мы уже ничем не можем им помочь.

Он вздохнул.

— В таком случае, что будем делать, сэр?

— Думаю, надо пройти дальше по пляжу и отыскать убежище на ночь.

— А как же дикие звери, сэр? — он беспокойно схватился за пулемет. — Патронов не так много. Я взял с собой самую малость, когда уходил из лагеря.

— Сегодня им не до нас. Звери палеоцена еще долго не придут в себя после сегодняшней атаки людей. А вот костер нам развести придется в любом случае. Спички есть?

— О, конечно, сэр! — он хлопнул по нагрудному карману, где с готовностью брякнули спички. — Можете не беспокоиться.

— Понятно.

Стаббинс заметил, что я уже шатаюсь, и дрожь в руках. Он перевесил пулемет за спину и принял у меня бессознательное тело морлока. Парень он был сильный. Так что эта ноша его ничуть не тяготила.

И так мы двинулись вдаль по берегу с лучшими надеждами на будущее — отыскать укрытие и место для ночлега.

Утренняя заря была свежей и чистой.

Я проснулся раньше Стаббинса. Нево оставался в беспамятстве. Я прошелся по пляжу у прибоя. Солнце успело обогнать меня, уже встав над океаном, и становилось не на шутку жарко. В уцелевшем лесу раздавались привычные шорохи и крики, обитатели джунглей были заняты своими делами. Преданы своим мелким заботами гладкая черная форма — наверное, скат — скользил на поверхности воды в сотнях футов от побережья.

В эти первые мгновения нового дня мир палеоцена показался мне все тем же нетронутым и полным сил, каким был до появления экспедиции Гибсона. Но пламенный столб все еще сиял сквозь лес, разрастаясь, пока не достиг тысячи футов в поперечнике. Сгустки пламени — крошки оплавленного камня и земли взлетали вверх вдоль столба, по сияющей параболической траектории. И над всем этим простиралось зонтом черное облако гари и паров, которое слабо колыхал ветер.