Охранник снова качнул ободком. Он спокойно ждал. Он был уверен в себе как человек, который давно исполняет свой долг и не раз стоял вот так, на этом месте.

Несс приблизилась к нему. Другого выхода она не видела. Девушка приготовилась к худшему и, когда охранник положил ей руку на грудь, удержалась и не вздрогнула. В носу у нее щипало — признак приближения самых бессмысленных слез. Охранник сжал ее грудь; сосок пришелся на центр ладони. Он притянул ее к себе. Когда Несс оказалась совсем рядом, посмотрел ей прямо в глаза.

— Все останется между нами. Ты уйдешь отсюда к мамочке. Никто не узнает о том, что мы воруем в магазинах. Хочешь этого?

Слезы брызнули у нее из глаз.

— Повтори: «Да, я хочу этого». Скажи.

— Да, — пробормотала Несс.

— Нет, повтори полностью, дорогуша.

— Да, я хочу этого.

— Так я и думал. — Охранник улыбнулся. — Такие девчонки, как ты, всегда хотят. Стой тихо, и все будет хорошо, дорогуша. Сделаешь это для меня? Отвечай.

Несс собралась с последними силами.

— Сделаю.

— С удовольствием?

— Да.

— Вот и славно. Хорошая девочка.

Охранник наклонился и языком коснулся ее соска.

* * *

В Детский центр Несс опоздала. По дороге от Кенсингтон-Хай-стрит к Минвайл-гарденс она старалась не думать о происшедшем, но это требовало таких усилий, что ее охватило внутреннее бешенство. От бешенства выступили слезы, от слез бешенство усилилось. Она обязательно вернется, непременно дождется возле служебного входа — того самого, через который он вывел ее на боковую улицу, бросив на прощание: «А теперь убирайся, дорогуша». Когда он появится в конце рабочего дня, она убьет его, выстрелит ему между глаз. И неважно, что после этого станется с ней, потому что он уже будет мертв, он этого заслуживает.

Несс не стала ждать автобуса, чтобы добраться до Кенсингтон-Черч-стрит, а затем до Лэдброук-Гроув. Она сказала себе, что не желает находиться в давке, но на самом деле ей не хотелось привлекать к себе внимание. Когда она шла пешком, она казалась себе в каком-то смысле защищенной. На нее обрушилось унижение, о существовании которого она даже не подозревала. Единственный способ как-то справиться с ним — шагать по улицам в направлении Детского центра, яростно расталкивать прохожих, весьма многочисленных в районе торговых улиц, и озираться в поисках чего-либо, что можно сокрушить. Толпа поредела; Несс оказалась на широком тротуаре Холланд-Парк-авеню, где некого было толкать и некому возмущаться вслед. Поэтому Несс продолжила просто идти, стараясь прогнать ненужные мысли.

На Ноттинг-Хилл она все же села в автобус, подъехавший как раз в тот момент, когда она проходила мимо остановки. Но это не помогло ей прибыть в Детский центр вовремя. Несс миновала ворота на девяносто минут позже положенного времени. На игровой площадке в «лягушатнике» под бдительным присмотром мам плюхались трое детишек.

Несс было невыносимо зрелище детей с мамами, но куда от них денешься? Несс разозлилась еще больше. Словно в надутый до предела шар добавили еще немного воздуха.

Несс распахнула дверь Детского центра, и та со стуком ударилась о стену. Дети намазывали белым клеем листы картона, а потом наклеивали ракушки и бусины. Маджида вышла из кухни и велела Несс пройти в основную комнату. Девушка была готова выслушать все, что угодно. «Да хрен с ней, — повторяла она про себя. — Хрен с этой старой сукой».

Прищурившись, Маджида оглядела Несс с головы до ног. Ей не нравилась эта девушка, не нравилась ее жизненная позиция, не говоря уже о манере одеваться и причине, по которой она работала в центре. Маджида хлебнула всякого за свои сорок шесть лет и научилась жить, невзирая на собственные страдания или проблемы близких. Ее девиз гласил: «Работай изо всех сил, не жалуйся, и будь, что будет», но она не была лишена сострадания к людям, которые еще не освоили эту премудрость.

Поэтому, выразительно посмотрев на часы, висевшие над кладовкой, где хранились детские игрушки, Маджида произнесла: «Постарайся приходить вовремя, Ванесса. Помоги детям с аппликациями, пожалуйста. Поговорим после закрытия».

* * *

Противостояние Джоэла и Нила Уатта оказалось обоюдоострым мечом. Во-первых, образ Нила постоянно маячил перед Джоэлом. Во-вторых, Джоэл стал больше писать. Он никогда не думал, что такое множество слов может родить такое множество стихов. Наиболее странным являлось то, что слова, приходившие ему в голову, были самыми обычными и вроде совсем не годились для поэзии. Такие слова, как «мост», «колени», «плыть», «обида», заставляли Джоэла хвататься за блокнот. Он делал это так часто, что Кендра заинтересовалась, почему он все время сидит, уткнувшись носом в записи. Она решила, что Джоэл строчит письма, и осведомилась — уж не матери ли он пишет. Когда он пояснил, что это стихи, Кендра, вообразив, что лирика любовная и мальчик влюбился, стала поддразнивать Джоэла. В этой ее реакции была подоплека, которую даже Джоэл — несмотря на поглощенность творчеством — не мог не заметить. Он понимающе спросил: «Ты видалась с Диксом, тетя Кен?» — на что та ответила: «Не видалась, а виделась» — и разговор перешел с роли любви в жизни человека на роль правильного английского.

Кендра убеждала себя, что у них с Диксом не любовь, ведь их разделяет пропасть чуть не в двадцать лет, и хорошо, что они расстались: теперь можно заняться серьезными делами. Но в отличие от головы сердце отказывалось этому верить. Сердце есть сердце. Со временем Кендра остановилась на фразе: «Это была страсть», что звучало правдоподобно.

Поскольку Кендра была поглощена своими мыслями, а Джоэл — стихами, только Тоби мог бы заметить перемены, произошедшие в Несс. Девушка продолжала делать то, к чему ее приговорил суд, но уже, как ни странно, без возмущения. Однако Тоби по-прежнему тешился лавовой лампой, смотрел телевизор и хранил тайну о войне между Джоэлом и Нилом Уаттом.

Тоби молчал по просьбе брата. Свои синяки и царапины Джоэл объяснил тетке тем, что попросил у кого-то скейтборд и катался на нем. Версия совершенно дурацкая, потому как он даже стоять на скейтборде не мог, но тетка вроде поверила и посоветовала пользоваться защитным шлемом.

Джоэл тут же ухватился за слово «защитный» и начал сочинять очередное стихотворение. Записав его, мальчик положил лист в чемодан, стоявший в изголовье его кровати. Прежде чем закрыть крышку, он пересчитал, сколько произведений у него накопилось, и с удивлением обнаружил — целых двадцать семь. В голове у Джоэла возник закономерный вопрос: что с ними делать?

Он продолжал бывать на «Побеждай словом, а не оружием», но не выходил к микрофону и больше не участвовал в конкурсе «Буриме». Джоэл наблюдал и слушал, впитывая, как губка, замечания по поводу выступлений, которыми обменивались участники.

Айвен Везеролл не обращал на Джоэла особого внимания. Он неизменно здоровался и говорил, что рад видеть его на мероприятии, интересовался, сочиняет ли он. Джоэл опускал голову, стесняясь ответить «Да». Айвен не понимал такого поведения и только повторял: «У тебя есть талант, мой друг. Не закопай его». Айвен радовался, что популярность его поэтических вечеров растет. Помимо сценарного кружка он начал вести в Паддингтонском центре искусств кружок поэтический, но у Джоэла и мысли не было туда ходить. Он не мог представить, как можно заставить себя писать. Для него творческий процесс означал совсем другое.