У него всегда стоял огромный ящик черешни и вишни.

— Свежее, все свежее! — кричал он, завидев прохожих.

Она перешла на его сторону и принялась дотошно изучать ассортимент, толкаясь среди набежавших покупателей.

— Хорошо, — решила она наконец, попробовав несколько ягод, — я ее возьму.

Она обожала это занятие по утрам — бродить по улицам и выбирать фрукты. Женщина, стоявшая рядом с ней, покупала очень много всего — кукурузу, морковь, салат-латук, темноволосый мужчина выбрал четырнадцать крупных яблок.

— Сегодня у меня яблочный день, — пошутил он. — И завтра тоже.

Этот голос… он показался ей очень знакомым и в то же время необычным, глубоким и убедительным, она никогда не забыла бы его, услышав однажды, тем более что этот мужчина был один в толпе женщин. Такой голос редко услышишь, она знала только трех мужчин с таким голосом — Джеймса, Марти и своего младшего брата Донни.

Джорджия оглянулась и увидела отца Смита, священника, с которым ее познакомила Люси, когда они пошли к нему спросить про крещение ребенка. Джорджия так и не решилась тогда поговорить с ним о своих проблемах, и скорее всего он даже не запомнил ее.

Она подождала, пока продавец вручит ей пакет с вишней и сливами, но она ошиблась насчет памяти отца Смита.

— Добрый день, — первым обратился он к ней.

Она подняла глаза, испугавшись такого неожиданного приветствия.

— О, здравствуйте, отец. Вы совсем по-другому выглядите без облачения.

Она протянула ему руку, чувствуя некоторую неловкость.

Священник улыбнулся:

— Чудесное время, столько фруктов. — Он кивнул на пакет с яблоками.

— О да! Замечательное!

Она совсем смутилась, но ее продолжал грызть один и тот же вопрос: почему бы не поговорить с ним, не спросить совета?

— Отец Смит, — начала она, — я не католичка, но если можно, я бы хотела побеседовать с вами.

— О Люси?

— Нет, не совсем, — протянула Джорджия, — о себе.

— Вот как! — Он явно удивился, задержавшись на углу улицы.

Она посмотрела на его пакет с яблоками и на шорты цвета хаки.

— Я и не знала, что вы так одеваетесь.

— Вы об этом меня хотели спросить? Я никогда не понимал, почему люди считают, будто я должен ходить по улице в сутане. Облачения я надеваю только в церкви.

— Может, выпьем кофе? У меня тут есть знакомый хозяин ресторанчика, совсем недалеко…

Отец Смит взглянул на нее немного подозрительно.

— Хорошо, — согласился он наконец, хотя его личный кофейный лимит в то утро уже был исчерпан — он предпочитал пить не более двух чашек в день. — Давайте сходим.

— Это около моего магазина, — пояснила Джорджия, — «Уолкер и дочь».

— Дочь — это вы?

— Нет, я мать. Джорджия Уолкер, — ответила она. — Как раз о некоторых проблемах, в том числе об отношениях с дочерью и вообще женских проблемах, я и хочу поговорить.

Они дошли до владений Марти, заказали пару чашек кофе и сели за столик.

— Отец, я должна предупредить, что совсем не принадлежу к воцерковленным дамам и уж тем более не богомолка, — призналась Джорджия.

— Ничего, я и сам не приветствую такой тип веры, — успокоил ее отец Смит.

— Наверное, я излишне прямо и грубо выразилась, — смутилась Джорджия, — но постараюсь рассказать все как можно короче. Мне поставили диагноз «рак». По гинекологии.

— Понимаю. Это серьезно.

— Я еще не сказала об этом дочери, ей тринадцать лет. Но меня мучает даже не это. Просто мне кажется, это несправедливо… Почему такое случилось со мной?

Она ждала ответа, но он довольно долго молчал, глядя то на нее, то в окно.

— Сказать по чести, — начал он, — я не знаю. И если вы ждете, что я скажу вам, будто это случилось, поскольку вы поступили дурно, то это не так. Я не считаю, что вы заслужили нечто подобное.

— Это правда?

— Да, Джорджия Уолкер, правда. — Отец Смит кивнул. — Я сказал вам как есть — у меня нет ответа на ваш вопрос. Я не Бог. Но я могу поделиться с вами теми соображениями, которые диктует мне моя вера.

— Прошу вас.

— Иногда медицинские исследования оказываются ошибочными, но даже когда они верны, их результат — не приговор, и уж тем более он не имеет никакого отношения к моральным принципам Вселенной. Связывать первое и второе не слишком разумно, так поступают только слепые фанатики.

— Понятно. И что?

— Я думаю, Бог тоже страдает, когда страдаем мы. И я уверен, он всячески стремится оказать нам поддержку. Пусть врач делает свою работу. Ваше тело само найдет пути к выздоровлению.

— А если нет?

— Он все равно даст вам утешение. Господь имеет власть и над телом, и над душой, вы сами это знаете.

— Если я буду молиться, то мне станет лучше?

— Нет, я не это имел ввиду. Молитва — всего лишь благодарность и просьба о защите. Один из способов обратиться к Богу. Но есть пути, которые открыты вашему сердцу напрямую.

— Это справедливый и честный ответ, отец, — призналась Джорджия.

Священник покачал головой:

— Полагайтесь на свое сердце, Джорджия Уолкер.

Этот разговор надолго погрузил ее в размышления. По крайней мере он принес ей хоть какое-то утешение. На прощание отец Смит сказал, что двери церкви всегда открыты для нее и она может обращаться к нему в любое время, но Джорджия не имела такого уж сильного побуждения приходить на мессу. Они расстались очень тепло, пожав друг другу руки.

Вернувшись в магазин, у входа она встретила Пери, которая рассказала о продаже своих сумок в других магазинах и даже показала фотографии витрин. Анита, Кейси, Дарвин, Люси, Кэт — все они, как могли, притворялись, что им необходимо находиться в магазине, только бы не оставлять Джорджию одну. И Джорджия была им признательна за это, теперь ей оставалось полагаться только на друзей и на Бога.

В воскресенье во второй половине дня наконец приехали Дакота и Джеймс, довольные и счастливые, с полными сумками подарков.

— Мама! Это просто фантастика! — кричала Дакота, передавая ей сумки. — Я со всеми познакомилась, и мне все так понравились!

— Родители накупили кучу всего, — пояснил Джеймс, — подарки Дакоте, всякую бытовую технику, наборы для барбекю, пирожные и торты.

— Так что теперь весь год можно устраивать вечеринки.

— Хорошо сказано!

Она была так рада их возвращению — когда они рядом, можно позволить себе расслабиться. Но к сожалению, это означало и то, что необходимо признаться им в своем несчастье.