– Да, вместе с генералами на восток ушел, – кивнул Бурдуков, после чего махнул самогона себе под усы и на некоторое время зажмурился.

– Это хорошо, что ушел. Отличный мужик, умница и собеседник изумительный. Уважаю! Сколько мы вечеров за разговорами провели еще до того, как его в Пекин генералы сослали. Это уже после Мукдена, когда я во Владивостоке Восточный институт окончил.

– А вы что же, Василий Васильевич, успели после русско-японской войны еще и отучиться? – спросил я. Этот полный энергии человек вызывал у меня все больше уважения.

– Ну так это второе мое образование. Я ведь до того Алексеевское военное училище окончил. Начинал как секретарь военного комиссара в Мукдене, потом за год до той самой мукденской мясорубки стал переводчиком разведывательного отделения штаба Главнокомандующего Маньчжурскими армиями.

– Вы китайским владеете? – поразился я.

– Японским намного лучше, но и китайским тоже довольно сносно, – отмахнулся огурцом Блонский и, взяв бутыль, наполнил опустевшие стаканы.

– Он скромничает, – пригрозил Бурдуков пальцем хлебосольному хозяину дома. – Василий одинаково хорошо говорит и на китайском, и на японском и по-монгольски не хуже моего может. В учебе ему нет равных, уж дал Бог талант! На выпускных экзаменах всех поразил своим переводом мемуаров какого-то известного японца, так ему за эти переводы даже золотую медаль дали.

– Да, было дело, – поглядев в стакан, промолвил Блонский, – мемуары поручика Сакураи о боях под Порт-Артуром. «Никудан» по-японски назывался сей труд, написано было толково, японцы в деталях очень щепетильны. Меня после этого перевода прикомандировали к Главному управлению Генштаба, а потом уже до октябрьского переворота семнадцатого года был главой мукденской резидентуры, полковника умудрился получить даже.

– А после семнадцатого? – поинтересовался я.

– Потом в отставку вышел, да так и остался в Китае. Вот женился на Маше, сына родил Жоржа. Мы его в Америку отправили учиться, да там тоже не все так гладко, как описывают. Денег дали вроде достаточно, а ему не хватает совсем, пишет, что дорого все, мытьем посуды подрабатывает.

– Если он талантами в отца вышел, то в Америке отучится и место хлебное наверняка найдет! – утешил хозяина Бурдуков.

Мария Васильевна принесла горячее, вместительный чугунок с бурлящей похлебкой. Сверху была порублена зелень и, судя по запаху, чеснок. Аромат от чугунка исходил настолько аппетитный, что на время о разговорах позабыли вовсе и принялись раскладывать угощение по тарелкам, нахваливая мастерство хозяйки.

– А зелень-то у вас откуда среди монгольской лютой зимы? – не удержался я от резонного вопроса.

– Это мы теплицу организовали небольшую, у нас и зелень своя, и перец растет, только меленький, а еще фасоль и чеснок, – пояснила Мария Васильевна, но, поймав на себе насмешливый взгляд мужа, вмиг покрылась пятнами стыдливого румянца и, потупив взор, покинула комнату.

– Ну, доедайте горячее, а потом в баньку! А я пока распоряжусь, чтобы вам кровати приготовили. Казачков в гостевой на полу разместим, пусть там хоть всю ночь табаком своим дымят, четвертушку и квас я тут оставлю, если кто пожелает после баньки.

Когда казаки ушли париться, мы остались с хозяином дома и Бурдуковым наедине. Нужно было обсудить положение в городе и понять, с чего нам начать свою деятельность по установлению нового режима.

– Теперь китайцы сдуются. Завтра же все узнают, что Унгерн взял Ургу, вот увидите, тотчас засобираются к себе в Пекин, – пообещал Блонский.

– Мы патроны привезли для винтовок, пулемет вы тоже видели, есть еще пара ящиков ручных гранат. Надо все это передать нашим военным, чтобы усилить их огневую мощь. – Мне хотелось в глазах кадрового офицера с солидным боевым стажем казаться человеком, понимающим военные нужды.

– Гранаты – это изумительно! А пулемет и того лучше. Патроны тоже как нельзя кстати, китайцы монгольские склады обчистили. Оружия немного у нас есть, да вот стрелять нечем. – Хозяин хитро прищурился, глядя мне в глаза. – Унгерн к нам не планирует приехать в ближайшее время?

– Куда ему, он сейчас на калганское направление все силы бросил. Думаю, если и поедет в ближайшее время на запад, то не дальше Ван-Хурэ.

– Там ведь Казагранди теперь управляется? Толковый командир, о нем легенды аж до Кобдо доходят. Хотел бы познакомиться с ним поближе.

Я невольно зевнул, Блонский ухмыльнулся и приказал мне отправляться в баню.

После сытного ужина, приправленного расспросами да рассказами, после жаркой баньки с хвойными вениками нам наконец предоставили комнаты для ночлега. Предварительно договорились о том, что завтра же утром будет назначена тайная встреча, на которую прибудут полковник Михайлов и некто Оссендовский, поляк, ведущий непрерывную дипломатическую деятельность и непонятно как оказавшийся в этих краях. Фамилия поляка мне показалась знакомой, но тепло, сытная еда, баня и долгие разговоры вконец меня разморили. Я забылся крепким сном.

Новые люди

Проснулся довольно рано, не потому, что не хотелось спать. В Азиатской конной со временем сформировалась привычка просыпаться затемно. Сам барон, как мне кажется, не спал вовсе. Он посвящал ночь важным занятиям и офицеров своих приучил тратить на сон не более нескольких часов в сутки.

Улясутай тоже не спал. Трубы еще не загудели в монастырях, а город уже пришел в движение. По двору хозяйства Блонского бегали работники, за деревянным частоколом время от времени раздавался дробный топот копыт – всадники куда-то спешили.

– Проснулись уже? – Блонский выходил из конюшни. Одет он был в шинель без знаков различия, на голове сидела папаха. Портупея и маузер на боку, начищенные сапоги и кожаные галифе придавали Блонскому вид скорее военного, нежели гражданского лица. – В городе уже все знают о том, что Урга захвачена Унгерном. Китайцы заперлись в казармах, их патрули наконец-то ушли с улиц. Я же говорил, что вы к нам очень кстати прибыли! Можете умыться в баньке и пожалуйте к чаю. Как и обещал, у нас первый ранний гость, господин Оссендовский, уже часа два как гоняет чаи, боюсь, что скоро лопнет.

Я наспех умылся, стряхивая сонливость, после чего прошел в гостиную, где, к моему удивлению, уже шла оживленная беседа между Бурдуковым и каким-то господином с одутловатым лицом и небольшим квадратом усов под выступающим далеко вперед носом. Собеседнику Бурдукова было лет сорок. Одет в дорогой, но довольно поношенный костюм из черного сукна. Я был абсолютно уверен, что уже встречал его, но не мог вспомнить где.

Заметив мое присутствие, ранний гость встал, церемонно поклонился и протянул мне руку. Пожатие было мягким, но не вялым.

– Томский технологический институт, – вкрадчивым негромким голосом произнес он. – Если не ошибаюсь, зима девятнадцатого года. Помните?