В нашем вигваме собралось несколько высокопоставленных вождей, представлявших разные военные сообщества, уважаемые шаманы и отец Антоний. Присутствовали и белые жены, сидевшие вместе с шайеннскими женщинами, как и положено, позади мужчин.

После курения церемониальной трубки первым взял слово старый шаман по имени Во-аа-охмесэ-естсэ, означающему, если я правильно понимаю, что-то вроде «Потроха антилопы шевелятся».

– Очень жаль, – начал старик, – что жена Маленького Волка перепутала волчий яд с мукой для хлеба.

На это собрание ответило дружным «хой».

– Волчий яд – неподходящая начинка для хлеба, – продолжал старик с многозначительным видом. – Однако при правильном употреблении яд приносит пользу, убивая волков, так что людям остается больше дичи.

Сказав это, старик с важным видом кивнул и, похоже, не без оснований, поскольку все принялись одобрительно шуметь.

Я не могла молчать, хотя и понимала, что встревать сейчас недопустимо и что моему мужу, вероятно, будет стыдно за меня, однако я поднялась и сказала:

– Если действительно дичи должно стать больше после того, как мы убьем всех волков, почему же тогда наши родственники в агентствах, которые уже давно используют мышьяк, не имеют дичи в своей собственной стране?

(Естественно, я привожу свободный перевод своего высказывания на родной язык.)

После этих слов мужчины недовольно загудели, выражавшие явное недовольство – но моими словами или самим фактом того, что женщина осмелилась подать голос на собрании, судить не берусь.

– Вехоаэ, – сказал Маленький Волк, улыбаясь остальным, – эохкеса-ахетсеве-оксохеса-нехео-о.

Что означало примерно следующее: «Белые женщины… ничто не удержит их от того, чтобы высказать то, что у них на уме».

На этот раз слово взял «младший вождь» Черный Койот. На вид это приятный малый, но он известен как забияка и подстрекатель, отрицательно настроенный к белым людям.

– Месоке верно говорит, – сказал он. – Вместо того чтобы травить мышьяком волков, мы должны травить белых людей. Нужно напечь побольше отравленного хлеба и раздать белым. Мы должны опасаться их гораздо больше, чем волков.

– Ну, это не совсем то, что я сказала, – попробовала я возразить, но мои слова потонули во всеобщем одобрительном хоре сторонников Черного Койота и недовольном гомоне его противников.

– Люди всегда жили бок о бок с волками и койотами, – продолжал Черный Койот. – Верно, что иногда мы убиваем их стрелами и ножами, но всем нам всегда хватало дичи – и волкам, и людям. Только с появлением белого человека стали исчезать бизоны и другая дичь. Наш враг – не волк. Наш враг – белый человек.

На этот раз слова молодого воина были встречены почти единодушным одобрением, поскольку они выражали мнение большинства.

И тут взял слово Маленький Волк:

– Я хотел бы услышать, что об этом думает Ма-хео-неесцевехоэ.

Это одно из имен, которыми шайенны называют Энтони, и означает оно примерно «белый человек со священными речами».

Энтони говорил в своей мягкой манере на шайеннском языке, основы которого он освоил за довольно короткое время.

– Христос благословил хлеб для пропитания, а не для убийства, – сказал он Черному Койоту. А остальному совету он сказал следующее: – Бог населил Землю всеми зверями по Своему божественному замыслу. И всем дал всего в избытке.

Повисла тишина, поскольку каждый обдумывал простые, но весомые слова Энтони.

Наконец мой муж, Маленький Волк, поднял руку и стал говорить в своей спокойной, рассудительной манере – без лишнего краснобайства, но исполненной здравого смысла.

– Месоке, Мо-охтавео-кохоме и Махео-неесцевехоэ – все они по-своему правы, – сказал Вождь. – Мы всегда жили с волками, и это правда, что гораздо больше шайеннов были убиты белыми солдатами, чем волками.

(В ответ раздалось сдержанное «хой»).

– Волки и койоты всегда следовали за Людьми, куда бы мы ни шли, – продолжал он, – подъедая падаль и обгладывая кости, остающиеся после нашей охоты. И это хорошо, ибо все возвращается в землю и ничего не пропадает втуне. Иногда, это правда, волки режут детенышей бизона, оленя или лося. Они убивают старых и слабых животных, это тоже правда. Но волкам нужно мясо. Если бы Великий Целитель задумал, чтобы одни только люди ели мясо, зачем бы он тогда населил Землю волками? Этим ядом мы убиваем не только волков и койотов, но и множество других животных, наших друзей и соседей. Я сам попробовал яд и чуть не умер. Я верю, что сам Великий Целитель дал мне яду, чтобы я узнал, каково приходится бедным тварям. Это обычай белого человека – убивать всех животных и прогонять их. Это не в обычае нашего народа, потому что мы всегда жили в мире с животными, мы все делили между собой, и, пока не пришел белый человек, нам всего хватало. Поэтому мы больше не будем использовать мышьяк в лагере. Таково мое решение.

Рождественское утро! Я проснулась с мыслью о своих детях, и на меня нахлынули воспоминания… воспоминания о рождественских праздниках моего прошлого… Когда я сама была ребенком, и этот день был исполнен такого значения… Санта-Клаус в санях, запряженных северными оленями, на крыше нашего дома… Я верила, что он подарит мне куклу и каких-нибудь сладостей… Я встретила только два Рождества с моей дочуркой, Гортензией, и только одно с крошкой Уилли, прежде чем меня увезли от них…

Я проснулась этим рождественским утром и снова поклялась себе, что однажды мы все соберемся вместе, и я буду рассказывать своим детям истории о жизни и приключениях их матери.

Снова пошел снег и поднялся ветер, и снова мы вынуждены сидеть взаперти. Но в Рождество я решила нарушить свое затворничество, так что тихо поднялась, оделась потеплее и выскользнула из вигвама, прежде чем кто-нибудь мне помешал. Все мы больше спим в холодные и короткие снежные дни – и в этом смысле, можно сказать, тоже впадаем в спячку. Я взяла свою тетрадь, привязала за спиной и отправилась с праздничным визитом к Марте.

К вигваму Марты мне пришлось идти сквозь сильную метель, снег вился юлой вокруг меня, так что я едва могла дышать. Ничего не было видно дальше носа, и в какой-то момент я поняла, что не знаю, куда идти, что я потерялась, и меня охватила паника. Я ощутила себя пленником этого белого смерча. Но затем снег поутих, и я различила вигвам Марты – ведь все наши вигвамы раскрашены по-разному.

Марта сама впустила меня, удивляясь, что я пришла к ней рано утром, да к тому же в такую вьюгу.

– С Рождеством! – прокричала я, но она не расслышала моих слов сквозь завывания ветра. – С Рождеством тебя, – повторила я из последних сил, войдя в палатку.

Внутри было темно, тепло и уютно, точно в гнездышке. Я стряхнула снег с бизоньей шубы, и Марта помогла мне снять ее. Стоя лицом к лицу, мы, должно быть, напоминали два пузатых бочонка – наши круглые животы касались один другого, выпирая из-под просторных платьев из антилопьей кожи.