Я догадываюсь, что Уолкером зовут малыша.

— Еще, — просит он.

На этот раз я устанавливаю паровозик на вагончике, потом беру оранжевый автобус и разбиваю им это сооружение.

— Осторожнее, не сломай игрушки, — говорит мне бабушка, но Уолкер просит еще и прыгает от восторга.

Входит еще один мужчина. Он целует первого, а потом и Уолкера.

— Скажи «до свидания» своему другу, — говорит он малышу.

Это мне, что ли?

— До свидания, — машет мне рукой Уолкер.

Я бросаюсь, чтобы обнять его, но, не рассчитав скорости, сбиваю его с ног, и он падает, ударяясь о столик, и начинает плакать.

— Мне очень, очень жаль, — повторяет бабушка, — мой внук еще не… он только учится определять границы…

— Ничего страшного, — успокаивает ее первый мужчина. Они уходят. Они ведут малыша за руки, и он мотается между ними, приговаривая: «Раз-два-три, посмотри». Он уже больше не плачет. Бабушка смотрит им вслед, ужасно сконфуженная.

— Запомни, — говорит она мне, когда мы идем к машине, — нельзя обнимать чужих людей. Даже очень хороших.

— Но почему?

— Потому что это не принято. Мы бережем свои объятия для тех, кого любим.

— Но я люблю этого мальчика Уолкера.

— Джек, ты же видел его первый раз в жизни!

В это утро я поливаю свой оладушек сиропом. Это и вправду очень вкусно.

Я лежу на веранде, а бабушка ползает вокруг меня, объясняя, что сегодня можно рисовать мелом на полу, потому что скоро пойдет дождь и все смоет. Я внимательно слежу за облаками: если из них польется вода, я со сверхзвуковой скоростью убегу в дом, и ни одна капля на меня не упадет.

— Только не испачкай меня мелом, — говорю я бабушке.

— Да не будь ты таким пугливым.

Она поднимает меня, и я вижу нарисованный на полу силуэт ребенка. У него огромная голова без лица, тело без внутренностей и толстенные руки.

— Тебе посылка, Джек, — кричит отчим.

Что он имеет в виду? Я захожу в дом. В это время отчим открывает большую коробку и вытаскивает оттуда какой-то свернутый предмет.

— Ну, — говорит он, — это сразу можно отправлять в мусорное ведро!

Предмет разворачивается.

— Ковер! — кричу я и радостно обнимаю его. — Это же наш ковер!

Отчим поднимает руки и говорит:

— Ну, тогда забирай его.

Но бабушка кривится:

— Надо вынести его во двор и хорошенько выбить, Лео…

— Нет! — кричу я.

— Ну хорошо, я его пропылесошу, но мне даже думать не хочется о том, сколько в нем всякой гадости… — Она трет край ковра между пальцами.

Мне велено положить ковер на мой надувной матрас в спальне, а не таскать его по всему дому. Поэтому я сижу, накинув его на голову, как в палатке, и вдыхаю его привычный запах. Здесь же со мной и другие вещи, которые переслала нам полиция. Я нежно целую джип и дисташку и еще оплавившуюся ложку. Жаль, что дисташка сломалась и не сможет больше заставить джип двигаться. Бумажный шар более плоский, чем казался раньше, а красный шарик совсем сдулся. Космический корабль здесь, но его ракетного двигателя нет, а без него он совсем не похож на ракету. Форт и лабиринт полиция не прислала, наверное, они не поместились в коробках. Зато я получил свои пять книг, даже «Дилана». Я достаю другого «Дилана», нового, которого я взял в универсаме, потому что думал, что это мой Дилан. Правда, новый гораздо ярче старого. Бабушка говорит, что в мире тысячи копий одной и той же книги и это делается для того, чтобы многие люди могли читать их одновременно. От этого у меня кружится голова. Новый Дилан говорит:

— Привет, Дилан, рад тебя видеть.

— Я — Джеков Дилан, — отвечает старый Дилан.

— Я тоже Джеков, — говорит новый.

— Да, но я был первым.

Тогда Старый и Новый начинают драться страничками, пока у Нового не отрывается кусок. Я перестаю играть в эту игру, потому что порвал книгу, а Ма этого очень не любит. Но ее все нет, и она не сердится, она ничего не знает обо мне, и я горько плачу, а потом убираю книги в кармашек сумки с Дорой и застегиваю молнию, чтобы они не намокли от слез. Оба Дилана обнимаются внутри сумки и извиняются друг перед другом. Я нахожу под матрасом зуб и сосу его до тех пор, пока мне не начинает казаться, что он — мой собственный.

Окно издает смешные звуки — это стучат капли дождя. Я подхожу поближе — мне не страшно, потому что между мной и дождем — стекло. Я прижимаюсь к нему носом; оно стало мутным от воды, капли сливаются друг с другом и превращаются в длинные ручьи, бегущие вниз по стеклу.

Мы с бабушкой и отчимом собираемся поехать в белой машине в путешествие — сюрприз!

— А откуда ты знаешь, куда надо ехать? — спрашиваю я бабушку, которая сидит за рулем.

Она подмигивает мне в зеркале:

— Но ведь это сюрприз только для тебя.

Я смотрю в окно и вижу девочку в кресле на колесиках. Ее голова лежит между двумя подушками. Потом я замечаю собаку, которая обнюхивает другую под хвостом — вот потеха! Мне попадаются на глаза металлический ящик, куда бросают письма, и летящий по ветру полиэтиленовый пакет. Мне кажется, я немного задремал, но не уверен в этом. Мы останавливаемся на стоянке, которая засыпана каким-то белым порошком.

— Ты знаешь, что это? — спрашивает отчим, показывая на него.

— Сахар?

— Нет, это песок, — отвечает отчим. — Теперь уже теплее?

— Нет, мне холодно, — отвечаю я.

— Он хочет сказать, что ты уже близок к правильному ответу.

Я осматриваю местность.

— Это горы?

— Нет, это — песчаные дюны. А что там синеет вдали, за ними?

— Небо?

— Нет, под ним, темно-синего цвета.

Моим глазам больно даже в солнечных очках.

— Это море! — восклицает бабушка.

Я иду за ними по деревянной дорожке и несу ведерко. Я представлял себе нашу прогулку совсем по-другому — ветер все время сыпет мне в глаза крошечные камешки. Бабушка расстилает на песке большое цветастое покрывало, скоро оно все будет в песке, но она говорит:

— Ну и пусть, ведь это покрывало для пикников.

— А где тут пикник?

— В этом году еще рановато для пикников.

Отчим предлагает мне пойти к воде. Я набираю полные туфли песку, и одна из них слетает с ноги.

— Отличная идея, — говорит отчим.

Он снимает свои ботинки, засовывает в них носки и, покачивая, несет за шнурки. Я тоже засовываю носки в туфли. Песок еще влажный — очень необычное ощущение, кроме того, в нем попадаются острые камешки. Ма никогда не говорила, что пляж может быть таким.