Ваши материалы ценные, и мы уверены, что вы ничего не упускаете, чтобы давать нам еще больше. Продолжайте работать смелее и с большей уверенностью. Берегите свое здоровье. Еще раз желаем вам счастья. С сердечным приветом. Ваши друзья».

— Вот видишь, это писал Ярослав, я уверен! Все это в полной мере касается и тебя!

Он, видимо, ожидал, что она тоже обрадуется этому письму, подумал, что она вскинет на него глаза, сияющие восторгом, и они вместе порадуются.

Однако этого не случилось. Более того, Люси стала вести себя сдержанно, даже замкнуто. «Ничего не скажешь, она мастерски умеет отравить любую радость», — подумал он, но вслух ничего не сказал.

А для него это письмо было очень важным: по существу Центр благодарил его за стойкость и самоотверженность, проявленную им, да и Люси тоже, когда Александр, их не предупредив, внезапно выехал в Москву, да еще там задержался.

И вот лишь теперь, в ноябре 1938 года, все участники разведывательной группы опять заняли свои боевые посты.

Но Люси все таже. Она с ним мила, мирилась с его настроениями, даже бывала предупредительной, не высказывала при этом никаких упреков. Ее поведение порой просто бесило Вилли. При всей своей смелости и многоопытности в отношениях с женщинами, на этот раз он испытывал неуверенность. Ему хотелось, чтобы она сама сделала первый шаг, или хотя бы как-то намекнула ему, но ничего подобного она не совершала. «Очевидно ее удовлетворяют наши теперешние отношения, — размышлял он. — Я ведь чувствую, что она тоже ко мне не равнодушна, но пойти на близость, принадлежать мне — не решается. За всей ее ласковостью и дружелюбием скрывается недоверие и осторожность. Возможно, это от того, что она не немка, а может это связано с работой, которая нас связывает».

Между тем, их сотрудничество шло свои чередом. Однажды, не удержавшись, он спросил ее напрямик:

— Ты веришь мне? — голос его звучал вызывающе, — ты веришь, что как бы не сложились обстоятельства, я никогда тебя не подведу. «Что я люблю тебя,» — чуть не сорвалось у него с языка.

Но лишь чуть печальная улыбка озарила ее лицо.

— Не знаю, — неуверенно проговорила она своим мелодичным голосом, который так его всегда волновал, и тон, которым она произнесла эти два слова, усталый, уклончивый, остудил его пыл сразу и бесповоротно.

— Но ты же сама видишь, — больше по инерции настаивал он. — Я рискую так же, как и ты. В этой обстановке мы можем полагаться только на себя, значит должны быть едины во всем!

— Не в этом дело, — отмахнулась она. — Суть не в том. — Сделав небольшую паузу, она решительно заключила. — Там, где начинается близость между мужчиной и женщиной, там кончается серьезная работа. Обстановка не позволяет нарушать правила.

А еще через мгновение добавила:

— Не смотри так на меня. Довольствуйся тем, что я принимаю тебя таким, какой ты есть. — И не без горечи добавила: — Я тоже вынуждена этим довольствоваться. Так сложилась наша жизнь…

Весна выдалась необыкновенно теплая, распустилась сирень, в цветочных магазинах появились первые цветы.

В воскресенье Вилли встал пораньше, позавтракал и собрался за город, намереваясь заняться мелкими хозяйственными делами на участке своего загородного домика. Маргарет уже вышла: надо было купить продукты, чтобы успеть к его отъезду приготовить ему чай и бутерброды.

В прихожей раздался звонок. Вилли подумал, что это звонит жена, поскольку забыла дома ключи, и не спеша направился к двери.

— Ты?! — удивленно вырвалось у него, когда открыв дверь, он увидел на лестничной площадке Эрнста Кура. — Откуда ты здесь появился?

Они не виделись уже несколько лет и внезапное появление Эрнста ничего хорошего не сулило.

— Можно войти? — неуверенно спросил Эрнст.

Вилли молча отступил в глубь прихожей. Он сразу же заметил, как сильно изменился Эрнст: постарел, держался неуверенно и как-то робко.

Они вошли в комнату и едва присели за стол, как Эрнст спросил:

— Как поживают твои друзья? Ты с ними видишься? Вилли внимательно посмотрел на него и процедил сквозь зубы:

— Друзья?.. — он помедлил и тяжело вздохнул: — друзья… Кого же ты имеешь ввиду?

Тон, которым он произнес слово «друзья», и его выражение лица заставили Эрнста подавить желание задавать множество вопросов. После некоторого колебания, он все-таки решился:

— Ну хотя бы Карла, с которым мы оба работали. Ты с ним встречаешься?

Вилли не ответил, потом он поднялся и направился в кухню, чтобы приготовить Эрнсту что-нибудь перекусить. «Тоже мне друг, — подумал он нарезая хлеб для бутербродов. — Хотя бы поинтересовался моим здоровьем или здоровьем Маргарет».

Поведение Вилли показалось Эрнсту странным. Ведь они были в прошлом больше чем друзья, а если учесть их многолетнее совместное сотрудничество с советской разведкой, то они представляли собой нечто вроде семьи, члены которой были близки друг другу. Он помнил, как раньше, после разлуки, они всегда радовались встречи друг с другом, охотно обменивались новостями, весело проводили время. Отчего же сейчас такая холодность и отчужденность?

Вилли вернулся из кухни с подносом, на котором на тарелке были аккуратно разложены бутерброды, потом достал из буфета бутылку водки и одну рюмку. Придвинув ее поближе к Эрнсту, он наполнил ее до краев.

— Выпей, — сказал он, — я сейчас уже совсем не пью, болезнь.

Эрнст молча выпил и нехотя стал жевать бутерброд. Его тоже поразили перемены в Вилли: исчезли характерная для него жизнерадостность, приветливость, погасли искрящиеся раньше живостью серые глаза, исчезла энергичная жестикуляция — он стал вялым и медлительным. Эрнст невольно вспомнил, как любили они раньше выпить и поговорить о женщинах.

Теперь различия во внешнем виде друзей стали особенно поразительными. Эрнст, живой и подвижный, похудел, глаза запали, длинный нос навис над губами, волосы, коротко стриженные, стали неопределенного цвета.

Вилли по-прежнему оставался плотным, крепким мужчиной, но густые брови, две глубокие складки на щеках, тяжелый подбородок делали его лицо суровым и неприветливым.

Они сидели уже около получаса, но Вилли упорно молчал и не желал проявлять никакого интереса к жизни Эрнста. Тогда он начал рассказывать о себе сам.

— После того, как мы с тобой расстались, — говорил он монотонно, — они помогли мне наладить дело. Я «вошел в долю» и стал совладельцем небольшого кафе. Но вот незадача! На жену поступил в гестапо донос о том, что она распространяет журнал МОПРа. У нас на квартире был обыск, правда, ничего не нашли…

— Об этом я слышал, — перебил его Вилли. — Что было потом?

— Потом жену уволили из больницы. Она спохватилась, пыталась поступить в ячейку НСДАП при больнице, но это не помогло. На работе ее не восстановили…

— Чем же она занялась?