Она удивлялась, что ей так легко с Жюльеном. Возможно, это объяснялось случайностью их встречи; если бы встрече предшествовала договоренность, в ее поведении проступала бы нервозность. Они ускорили шаг, и Хайди подметила, что ей гораздо легче идти в ногу с Жюльеном, несмотря на его хромоту, чем с Федей.

— Борис рассказал мне о вашей ссоре, — сказал Жюльен.

Хайди смешалась.

— Я знаю, что виновата. Но зачем было рассказывать об этом вам?

Во время своего последнего визита она попыталась предложить Борису денег, чтобы он подлечился в Швейцарских Альпах. Борис оскорбился, и чем больше она пыталась его вразумить, тем более несносным он становился; в конце концов ей пришлось уйти, чувствуя себя униженной и зная, что она все испортила, и что он теперь никогда не захочет ее увидеть.

— Вы удивитесь, когда узнаете, зачем, — сказал Жюльен.

— Только не говорите, что он в меня влюбился, — предупредила Хайди.

— Нет. Борис не из тех, кто может влюбиться в кого бы то ни было… Он рассказал мне о той ссоре совсем недавно, когда началось это внезапное улучшение, так удивившее врачей. Он упомянул ваше предложение и добавил: «Если бы кто-нибудь предложил мне деньги теперь, я бы тотчас согласился».

— Почему же вы мне не позвонили?

— Не хотелось. Я попытался раздобыть денег в других местах.

— Успешно?

— Нет. Ежемесячно с Востока бегут тысяч десять людей, и источники благотворительности вот-вот иссякнут.

Они замедлили шаг; Хайди снова сбилась с ноги.

— Я порвала с Федей, — безмятежно объявила она.

Она продолжала смотреть прямо перед собой, но все равно знала, что его лицо исказил знакомый нервный тик. Пройдя еще несколько шагов, он жизнерадостно произнес:

— Добрая весть. Когда же?

— Вчера вечером.

Он присвистнул и остановился, чтобы закурить.

— Вам обязательно надо испортить дымом такой чудесный воздух? — спросила она, облокотившись на каменную балюстраду набережной и наблюдая, как он возится со спичками одеревенелыми пальцами.

— Это специальный сорт: гаснет после трех затяжек и становится все вкуснее после каждого прикуривания. Но вкуснее всего — когда сосешь сигаретку холодной, как трубку.

— Ужас, — сказала Хайди, смеясь, и ее глаза неожиданно наполнились слезами.

— Что случилось? — осведомился он.

— Ничего. Я вдруг почувствовала себя так, будто вернулась из дальнего путешествия.

Они снова побрели по тротуару.

— Так как же насчет Бориса? — спросила Хайди. — Я так неуклюжа, что, стоит мне заговорить об этом снова, как опять получится ссора.

— А вы не заговаривайте. Подождите, пока я не переговорю с ним наедине, а потом, если вам и впрямь охота поделиться наличностью, я дам вам знать.

Хайди с готовностью кивнула.

— Что, по-вашему, заставило Бориса взяться за ум?

Он заморгал; сигарета потухла.

— Взяться за ум? Вы увидите, как он изменился. Однако я не назвал бы это изменением в сторону благоразумия.

Они достигли моста де ля Турнелль и зашагали по нему к острову, который как будто плыл вниз по течению Сены, подгоняемый ветерком, дующим в покрытые изморозью платаны, как в паруса, колеблясь в морозном воздухе средневековыми фасадами домов.

— Не думаю, чтобы Бориса можно было вылечить, — сказал Жюльен. — И не думаю, чтобы он питал на этот счет иллюзии.

— Но, кажется, ему гораздо лучше?

Жюльен не ответил. Они подошли к маленькому отелю, где жил Борис. Это было старое узенькое строение в три этажа, на каждом из которых едва хватало места для двух тесно посаженных окон. Отель был зажат между двумя массивными домами, готовыми раздавить его, и уже начавшими это делать, ибо лепнина на стене отеля угрожала рухнуть на голову прохожим. Сердобольные власти попытались воспрепятствовать столь печальному исходу, подперев штукатурку двумя шестами, вздымающимися на уровень второго этажа, так что все здание как бы опиралось на костыли, напоминая мсье Анатоля. Однако из окон открывался очаровательный вид на реку, а один из платанов, украшавших набережную, тянулся ветвями к окошку, завешанному выстиранным бельем. Отель назывался «Отель дю Боргар»; комнаты в нем сдавались на ночь и помесячно. Напротив входа красовался общественный писсуар — круглое жестяное убежище под крышей, напоминающей зонтик, скрывающее мужчину, занятого неотложным делом, только до высоты плеч, и выставляющее на всеобщее обозрение его задумчивую физиономию.

Войдя в отель, они попали в кромешную темноту. Невидимая консьержка осведомилась о цели их вторжения. Жюльен назвал Бориса, и им было велено подниматься на третий этаж. На площадках скрипучей лестницы располагались туалеты с дымчатыми стеклами, в которых не прекращалась кипучая деятельность, судя по бурлению воды в бегущих вдоль стен трубах, создававшему впечатление водопада. Жюльен постучался в комнату номер 9, где обитал Борис, однако ему никто не ответил.

— Ничего, — заявил Жюльен, — я уверен, что он там.

Толкнув дверь и сделав первый шаг, он предупредил Хайди:

— Осторожно, здесь ступенька вниз.

Окно комнаты было занавешено, и на первый взгляд помещение казалось безлюдным. Напротив двери громоздилась незастеленная железная кровать, занимавшая почти все пространство. За ней помещался закуток с раковиной и биде; кроме того, в комнате имелся платяной шкаф с безобразным зеркалом. Привыкнув к потемкам, Хайди с изумлением разглядела на фоне занавески босого Бориса во фланелевом халате. Он не шелохнулся и не ответил на приветствие Жюльена.

— Эй, у тебя гости! — прикрикнул Жюльен и включил свет. Борис стоял все так же неподвижно и даже не прищурился от света.

— Выходит, ты меня заметил? — спросил он с обидой и разочарованием в голосе. Сейчас он еще больше, чем в последний раз, напоминал труп; все лицо его провалилось, и лишь нос стал еще длиннее и заостреннее.

— Гляди — я привел гостью, — сказал Жюльен. — А в этом пакете — икра и бутылка водки.

Борис воззрился на Хайди. Его глаза оказались посаженными так близко, что почти косили.

— А вы, мадам, — обратился он к ней, — вы тоже увидели меня, когда вошли?

Хайди выдавила почти естественный смешок.

— Было так темно, что я действительно сначала подумала, что тут никого нет.

— Ага, значит, не увидели! — воскликнул Борис, торжествуя.

— Нет — по крайней мере, сначала.

— Ну и что, разве это имеет значение? — спросил Жюльен нарочито грубо.

— Имеет — только вам этого не понять, — рассеянно отозвался Борис. Все так же не сходя с места, он принялся шевелить пальцами ног, внимательно наблюдая, как это у него получается.