– А то ж! Чуть с лица не сбледнул!

– Что он тут успел рассмотреть?

– А то же, что и все. Маршрут известный, все по нему ходят. Что показали, то и увидел.

– Так… Когда они ждут корабли?

– Падре говорит – через месяц или около этого.

– Месяц… Еще неделю на подготовку, неделю они будут пушки тащить… значит, у нас есть дней сорок… Хорошо! Должно хватить…

Входная дверь громко стукнула о косяк. Я приподнял голову от карты, на которой прикидывал возможные варианты будущей стычки с англичанами. Карту эту мы вручную перерисовали с экрана ноутбука, опустив при этом все современные обозначения. Так что для этого времени она являлась недостижимым шедевром.

На пороге нарисовались две фигуры. Женские. Ну, негритянку тут ни с кем не перепутать, стало быть, это мисс Конделла. А вот вторая… помню, что юрист, но вот имя позабыл.

Обе дамы выжидающе на меня смотрели.

Интересно, с чего бы это? Вроде бы ничего им не обещал и ни о чем не договаривался? Чего им от меня-то нужно?

– Вы не предложите нам присесть? – прервала наконец молчание Конделла.

– Наличие мебели, – показал я на чурбаки для сидения, – подразумевает ее использование. У нас тут нравы простые. Хочешь – сиди, не хочешь – стой. А испрашивать разрешение присесть, это, насколько я помню, только в присутствии коронованных особ полагается. Тут таковых пока не имеется. Так что и предлагать незачем. Сами выбирайте, чего вам больше хочется.

Переглянувшись, обе дамы присели на ближние чурбаки. Эх, нет тут наших знатоков английского! Теперь вот самому отдуваться приходится. Ну, ничего, мы же не на философские темы диспут вести будем. Сумею кое-как объясниться.

– Итак?

– У нас есть к вам несколько вопросов…

– Минуточку, – поднял я руку, – тут, пожалуйста, поконкретнее. У вас двоих или у всей вашей группы?

– Пока, – Конделла подчеркнула это слово, – у нас двоих.

– Почему?

– В каком это смысле – почему?

– Почему именно у вас? Другим эти вопросы неинтересны? Или им некогда? Или есть другие причины?

– Они… пока заняты. Но мы можем говорить от имени…

– Своего собственного. И никак иначе. В противном случае, разговор этот закончится, не начавшись.

Дамы переглянулись. Похоже, что такое начало их несколько обескуражило.

– Хорошо. У нас двоих есть к вам вопросы.

– Слушаю вас внимательно.

– Мы требуем, чтобы нам выделили отдельное помещение для совместного проживания.

– На основании чего?

– Но мы имеем право на жилье!

– Вам его и предоставили. Наравне со всеми прочими членами нашей общины. Отдельных домов у нас пока нет.

– Но… мы хотим создать семью.

– В таком случае этот вопрос не совсем по адресу. Пусть ваши избранники и решают его в меру своих возможностей. Вся необходимая помощь им будет оказана.

– Вы не поняли! – это вторая, доселе молчавшая мадам, наконец определилась с тактикой разговора. – Мы с моей подругой хотим создать с в о ю семью!

Ага, Эллен – вот как ее зовут!

– Поясните.

– Видите ли, мы сторонники… э-э-э, однополых браков.

– Понятно. Отказать. Еще вопросы есть?

– По какому праву?!

Это уже они обе взвились.

– По праву руководителя данной общины. У нас здесь таких браков не признают. И не допускают.

– Почему?! У нас есть права…

– Нет.

– Что?!

– Нет у вас тут никаких прав. И нигде, ни на этом континенте, ни на любом другом у вас вообще никаких прав нет. Ни на что. И еще лет сто или более не будет. Это мы тут такие извращенцы, что я вас вообще выслушиваю. Вместо того чтобы дать по десятку розог и послать на кухню.

– Вы не посмеете!

– Да запросто! По уложению о наказаниях, которое тут повсюду практикуется, вас, после такого признания, можно или розгами высечь, или к позорному столбу выставить. А уж наш добропорядочный сосед падре, так еще и церковное покаяние такое отвесит, что я и представить себе не могу. А уж про жителей Лос-Анджелеса я вообще промолчу. Там за такое можно и в тюрьму загреметь. Лет на пять.

– Но мы не можем согласиться с такими порядками! – снова взвилась Эллен. Ну, понятное дело – юрист, палец в рот не клади. – Мы не принимаем таких условий!

– Не вопрос, – кивнул я головой. – Ради бога!

Я поднялся и, взяв из пирамиды два мушкета, положил их перед удивленными американками. Добавил туда же мешочек пороха, небольшой мешочек пуль. Положил два ножа.

– Лопаты вам выдаст завхоз.

Дамы обалдело смотрели на мушкеты и припасы.

– Э-э-э… – протянула Конделла. – Но как это понимать? Что все это значит?

– По морскому закону, мисс. Любой член команды, не желающий подчиняться установленному порядку, подлежит высадке на берег в безлюдном месте. Капитан обязан предоставить ему мушкет, горсть пороха, пригоршню пуль, топор и заступ. Топором вы работать не умеете, поэтому я дал вам ножи. Безлюдное место начинается за оградой. Лопаты вы получите. Еще есть вопросы?

– Но… мы же там погибнем!

– Я отвечаю перед Богом и людьми только за членов нашей общины. Вы ими более не являетесь, и ваша судьба мне отныне безразлична.

– Вы ответите за это!

– Перед кем? В какой суд вы собираетесь обратиться? Я уже говорил вам ранее относительно существующих здесь в округе порядков. Надо пояснить подробнее?

– Это произвол!

– Найдите мне здесь хотя бы несколько человек, разделяющих ваше мнение, и я изменю свое решение.

– …

– Не слышу ответа!

– Это сексизм!

– Так вы еще вдобавок ко всему и феминистка?

– Да! И что же?

– Ничего. Теперь мое решение останется неизменным. Т а к и х членов общины нам не нужно. Вообще. Раскола внутри я не допущу. Абсолютно любыми средствами. Ни по какому признаку. Ни по религиозному – ни, тем более, по половому. И искоренять эту ересь буду каленым железом. Вплоть до расстрела на месте.

Наступило молчание. Американки переваривали мое заявление. Ясен пень, что стрелять по ним я не собирался. Да и в то, что они уйдут в лес, не верил ни секунды. Просто выпендреж. Да и никакие они не лесбиянки, те себя иначе ведут. Особенно в США. Привыкли, что т а м это работало, отчего бы и здесь не попробовать? Ну, вот уж хрен!

– Э-э-э… мы можем подумать?

– Можете. Месяц. Это касается персонально вас, мисс Брайт. Если через месяц вы не выйдете замуж, причем, прошу учесть, что разводов у нас не бывает, то ровно через тридцать один день… – я указал ей на мушкет и пули, – мы с вами распрощаемся. Навсегда. Если я услышу, хоть от одного человека, похожие речи, то прощание наше состоится немедленно после этого. Я понятно объясняю?