не совершенные. Весь коллектив завода включился в работу. Рабочие внесли много ценных предложений. Делали машину с подъемом. Ремесло, что называется, перерастало в творчество. Профессор Голубев из Лесотехнической академии, Пивоваров, мои товарищи из треста «Ленлес» не раз приходили на завод. Им я многим обязан. Без их помощи дело, пожалуй, затянулось бы. Короче, мне повезло. Машину сделали, настало время выводить ее за ворота, а ей тесно. Разобрали забор, честное слово. Ни в какие ворота не лезла — Баженов рассмеялся. — Пошла наша машина по улицам Ленинграда с грохотом и треском. Танк! Милиционер-регулировщик на перекрестках не останавливал, очевидно, думал: военвед проводит испытания.

Баженов помолчал, закурил и вдруг заговорил без всякого перехода:

— Видел сына, он у бабушки. — Лицо Баженова затуманилось. — Конечно, она не взяла к себе ребенка. Мальчик, видите ли, будет отвлекать его от занятий. Он сел заново писать диссертацию о корчевании пней. Он требует внимания только к себе. Она его обслуживает, а до сына ей нет дела. — Баженов не произносил имен. «Она» — Нина, «он» — Погребицкий. — Моего сына воспитывает теща. — Баженов смял папиросу, вынул из пачки новую, зажженная спичка обжигала пальцы. — Что такое моя теща? — Представить себе этот тип невозможно: ее нужно видеть, послушать. В ее доме собираются обломки прошлого, играют в девятку, рассказывают сны и несут всякую чушь, а Генка слушает. Религия — дело ее совести, но зачем уродовать мальчика? Она таскает Генку в церковь, пичкает его рассказами из «Жития святых». Зачем ребенку знать о какой-то Ксении Блаженной или о Николае-чудотворце? — Баженов швырнул недокуренную папиросу в открытую дверцу горящей печи. — Генка меня спрашивал. «Нина, а почему ты не с нами? — А почему мама живет у чужого дяди?» Какие мысли роятся в голове мальчика, когда он видит мать с «тем»? Он плакал, просил меня взять с собой. Теща сидела в это время на скамеечке и рылась в сундуке. Я видел ее редкие волосы, серую кожу на темени, и боролся с желанием стукнуть старую ведьму чем-нибудь тяжелым по голове. Она виновата в том, что ее дочь такая.

Баженов с силой опустил кулак на стол, лицо его перекосилось от злобы и ненависти. Таким его Анастасия Васильевна никогда не видела. Он быстро овладел собой, извинился. Рука с папиросой дрожала. За эту поездку он постарел, в глазах исчез насмешливый блеск, в складках губ сказывалось присутствие тайной заботы. Как ей хотелось обнять его голову, коснуться губами седеющего виска…

— Алексей Иванович, убедите жену, что Генке у вас будет лучше. Она должна вас понять…

— Она поймет? — Светлые глаза Баженова налились тяжелой злобой. — Я просил ее, умолял… Она не отдает мне сына. Знает, что он значит для меня, и не отдает… Кто воспитывает моего сына? Бабка-ханжа и развратная мать! — Баженов помолчал, потом заключил с внезапной тоской: — Отняли, украли лучшие годы. Лишили самого дорогого в жизни!

Он сидел, подперев голову рукой, согнутой в локте, прикрыв глаза ладонью. Свободная рука лежала на столе неподвижно. Анастасия Васильевна молча смотрела на него. Если бы она могла хоть немного облегчить боль его сердца. Она осторожно заговорила:

— Алексей Иванович, дорогой, не отчаивайтесь. Надо подождать.

Баженов поднял голову:

— Вы — мой настоящий друг. Как одиноко я чувствовал бы себя без вас.

Он ушел. Анастасия Васильевна стояла на крыльце и смотрела в сторону поселка. Неприютно, тоскливо мигали далекие огни. Лучше бы ей никогда не видеть леса, что синеет за шоссе, ни поселка, где кипит чужая жизнь с ее горестями и радостями, ни людей, которым до нее нет никакого дела. Уехать отсюда, все забыть…

На западе горел яркий Юпитер. В вечерней тиши разлились звуки, печальные, тихие, потом звуки стали нарастать и прорываться, как прорываются рыдания человеческого сердца, охваченного великой болью. Что это? Откуда? Ах, да, это Коля включил приемник. В звуках музыки, в голосе певца, казалось кричало от боли ее собственное сердце. Страстная мелодия постепенно таяла, растворялась в воздухе, и, наконец, замер ее последний звук, а в ушах Анастасии Васильевны все еще звенели слова надежды: «Минует печальное время, мы снова обнимем друг друга»…

«Счастье, где ты? Зачем бороться с собой? Я люблю его, люблю»… Счастье… Какое бы оно ни было, она не откажется от него, не отбросит, пусть горестное, все равно…

Не знал Баженов, что в этот вечер Нина сидела в той самой комнате, на Фонтанке, где он прожил с ней столько лет, и плакала отчаянными злыми слезами. Погребицкий оставил ее.

Красный бор. Бесценное богатство лесничества Хнрвилахти. Корабельный лес. Сосны, как на подбор. Шапка валится с головы, когда смотришь на вершины. Привольно здесь зверью и птицам. Никогда здесь не хозяйничала пила, не стучал топор, не рокотал трактор. Только ветер гуляет по дремучим кронам и шумят сосны, как морской прибой. И нет Красному бору конца и края. Стоит бронзово-красная колоннада стволов, величественная, невозмутимая, завладев всей землей, и только кое-где мелькает темная, разлапистая ель или серо-зеленая осина. Снег еще лежит в бору, но в воздухе чувствуется дыхание весны. Утро. Розовеет на солнце колоннада сосен, ярко зеленеют кроны. В седой хвое суетится хлопотунья-белка. Пестрый дятел деловито долбит кору, вертятся на ветвях синицы, хрустальной трелью звенят их песни. Краснобровые черныши-тетерева слетают с деревьев на поляны, бормочут, чуфыркают, почуяли весну. Первое робкое токование косачей на березах, столпившихся в сторонке от леса. С шумом срывается с сосны глухарь, лесной пернатый великан. Распустив на лету хвост, чертит по снегу концами крыльев, прищелкивает. Зовет весна на тока и его, мохнатого бородача, извечного жителя Красного бора.

По Красному бору крупно и размашисто шел старый скороход-лось. Он вдруг остановился, повел чутким ухом, втянул замшевыми ноздрями воздух и помчался в глубь сосняка. Лось почуял людей.

Лесовалочную машину Баженова в Красный бор привел Петя Захаров — «юный друг с конструкторскими способностями», как называл тракториста Баженов. Анастасия Васильевна, Рукавишников и дядя Саша с любопытством осматривали машину. Куренков держал голову высоко: он немало дал дельных советов главному инженеру, когда тот работал над чертежами.

— Ничего особенного. Знакомый вам трелевочный трактор, только основание чуть пошире и кабина вынесена в сторону, — объяснял Баженов лесоводам.

Да, все кажется так просто. Чокеровщик захватывает стальным тросом дерево, Тойво пилит. Машина, примерно, в двух метрах от дерева. Тойво заканчивает пилку, трос натягивается, раздается короткий сухой треск, и сосна с мягким шумом валится на площадку машины.

— Мать честная! — восхищенно воскликнул дядя Саша.

Стальная удавка летит на второе дерево, короткий стрекот