Гаер ничего не ответил на это. Он смотрел на рыцаря, словно увидел его впервые. Потом пришпорил коня и направил его вверх по склону. Копыта скакуна вязли в гравии, несколько раз животное споткнулось, и генерал, чтобы не вылететь из седла в полном боевом облачении, спешился.

Выхватив меч, он пошел к тропе. Телохранители, оставив своих коней, поторопились за ним. Гаер слышал их речи — испуганные и растерянные. Они считали, что генерал помешался из-за гибели сына, что он — не в своем уме. Он даже не пытался их разубедить.

Да что они могли понять! Всю свою жизнь сэр Гаер прожил ради этой войны, истинной войны — что есть подлинное счастье для настоящего мужчины. Он только сейчас осознал: ожидая счастья, он и был счастлив. Готовясь стать героем легенд, он уже был этим героем. Это звание оставалось только подтвердить.

Но когда наступил долгожданный момент… все рухнуло в один миг.

Последняя подлая пощечина от Серого мага окончательно расставила все по своим местам. Генерал королевской гвардии сэр Гаер на самом деле оказался фигляром. И единственный значимый вклад, который он был способен сделать в дело великой битвы, — это выполнить то, что ему велели. И то — не сознательно, а будучи управляемым чужой волей. Мерзавцы маги отняли у него даже право самостоятельно мыслить и действовать.

А самое страшное было в том, что — по сути — он ничего бы не смог изменить, даже получив возможность начать все заново. Люди в этой войне являлись попросту разменной монетой. Решения принимали не люди.

Но все-таки кое-что у него отобрать не сумели. Он рожден был воином, значит, и умрет воином.

Генералу удалось подняться по тропе туда, где кипела битва. Гвардейцы, воодушевленные его появлением, утроили напор. На какое-то время душа сэра Гаера возликовала и обрела устойчивый покой. Но коварная стрела, пущенная кем-то из мятежников с верхних скальных отрогов, клюнула генерала в лицо, угодив точно между прутьями забрала. Гаер лишился одного глаза, к тому же застрявшее глубоко в глазнице острие повредило что-то в его голове — приступ неимоверного головокружения не позволил ему сражаться дальше. Истекающего кровью генерала вытащили с поля боя.

Рыцари генеральской свиты не колебались, решая, что предпринять дальше.

— Надо в лагерь его сиятельство везти, — безапелляционно заявил один из них. — Там Серые его сиятельство живо на ноги поставят. Живо вас на ноги поставят, милорд! — проговорил он, наклонясь к раненому Гаеру, громко, как говорят с глухими или детьми. — А то и, глядишь, новый глаз сделают. Для этих Серых новый глаз сделать — раз плюнуть!

Генерал Гаер не позволил отвезти себя в лагерь. Для этого ему даже слова не понадобилось произнести. Он просто поднял руку и большим пальцем изо всех сил ткнул в кровоточащую глазницу — туда, где затаился источавший пульсацию страшной боли наконечник стрелы.

— Тварь получила имя — Ловец Страха. Эта Тварь сама по себе совершенно неопасна, но у нее, пожалуй, самый сильный и изощренный магический дар из тех, что мы когда-либо наблюдали у монстров из-за Порога. Ловец подчиняет себе некоторые виды других Тварей — их органы чувств становятся органами чувств Ловца. Тварь воспринимает действительность через подвластных себе чудовищ. Но это только малая часть уникальной ее магии…

Белый человек с мутным лицом, плавающий в теплом полумраке, откашлялся и продолжал:

— Ты знаешь это: каждый человек испытывает страх, лишь безумец неспособен бояться. А что такое — испытывать страх? Каждый человек, оценивая ту или иную ситуацию, подспудно предполагает самый худший для себя вариант развития событий. Это что-то вроде защитной реакции разума: предположить — значит предугадать, значит предотвратить. Это — предмысленный импульс, исток всех мыслей, рождающих действие. Потому что испокон веков человек, как и всякое живое существо, принужден выживать во враждебном ему мире… Да… Так вот, этот первоначальный импульс и вовсе не всплывает на поверхность сознания: подчиняясь ему, ты не осознаешь его. Переходя бурную реку по ветхому мосту и видя на своем пути прогнившее бревно, ты же не останавливаешься и не погружаешься в глубокое раздумье на тему: а что же будет, если я не перепрыгну это бревно, а наступлю на него? Подчинившись молниеносному импульсу страха, ты перепрыгнешь опасное бревно и пойдешь дальше. Выходящий за Стену рыцарь, рассчитывая свои действия, точно знает, как поведет себя его враг, потому что повадки всех Тварей давно изучены и потому что, слыша и видя противника, он способен предугадывать его поведение. Но и он неспособен притушить вспыхивающие в его разуме импульсы страха, потому что эти импульсы неощутимы.

Тошнотворный полумрак понемногу рассеивался. Человеческая фигура уже не плавала в нем. Она застыла, обретя предназначенное ей место в пространстве. Но все еще оставалась мутной — ни черт лица, ни подробностей одеяния рассмотреть не удавалось. Только мерцал темнотой, раскрываясь и закрываясь, провал рта.

— Ловец Страха способен улавливать импульсы первозданного страха своего противника. И основывать на них свои действия, предпринимая то, чего противник опасается более всего. И оружие его — это подвластные ему Твари. Ловец как бы сливается с ордой чудовищ в единое целое. Мы детально изучили рассказ Ранка о той, первой, битве с Ловцом. И, сопоставив этот рассказ со своими собственными наблюдениями, пришли к такому выводу. Ловец Страха знал, что представляло наибольшую опасность для дозора Равара в тот или иной момент. И воплощал инстинктивные страхи рыцарей в действительность… Да слышишь ли ты меня?

Полумрак, зашипев, мгновенно сгорел в трескучем факельном пламени. И окружающий мир стал привычно ясным, ограничившись каменными стенами комнаты. Герб отнял чашку от губ лежавшего на жесткой кровати Кая, и Кай запоздало почувствовал во рту вяжуще-горький вкус.

— Слышишь, — всмотревшись в лицо Кая, подтвердил Герб.

Он поставил чашку себе на колени. Кай попытался повернуть голову, но у него получилось только слабо ворохнуться.

— Пока ничего не говори, — предупредил старый болотник, — ты уже полностью пришел в себя, но говорить и двигаться еще рано… Ты уничтожил Ловца, брат Кай, мой мальчик. А мы добили обезглавленное, бьющееся в конвульсиях громадное чудовище, состоявшее из более чем двух десятков самых разных Тварей.

Кай закрыл глаза. Потом снова открыл их. Медленно ворохнул тяжелый, будто разбухший, язык во рту. И провалился в сон.

…Когда он проснулся, в комнате никого не было. Факелы уже не горели, но из узких окон лился неяркий свет, в лучах которого кружились снежинки. Кай попытался скинуть с себя тяжелую звериную шкуру, и ему это удалось. Он сел на кровати, хотел было встать, но тут увидел свои руки, обнаженные по плечи. Это были не его руки. Это были какие-то иссохшие черные ветки. Он опрокинулся на кровать, натянул на себя косматую шкуру и снова уснул.

Он пробуждался еще несколько раз, заставая у себя в комнате братьев-болотников: лекарей, магов и дозорных. Пробуждался, чтобы выпить отвара, вдохнуть дурманящий дым курящихся в комнате зелий — и заснуть снова. Придя в себя в очередной раз, он вдруг почувствовал, что может говорить. И — что самое главное, — не открывая глаз, он сумел услышать, что в комнате кроме него находится кто-то еще. И определить по звуку дыхания человека, по шороху двинувшейся по каменному полу ноги и скрипу доспехов — кто именно. Магистр Скар. Силы возвращались к Каю, а с ними возвращались его умения и навыки.