«В тот же день мы направились в Кремль и были приняты Сталиным. Завидя нас, он быстрыми шагами приблизился и, не дав нам по-уставному доложить о прибытии, стал пожимать нам руки, поздравляя с успешным окончанием операции по ликвидации вражеской группировки. Чувствовалось, что он доволен ходом событий. Беседовали мы долго. Сталин высказал некоторые соображения о будущем развитии боевых действий.

Напутствуемые пожеланиями новых успехов, мы оставили его кабинет. Не могу молчать о том, что Сталин в нужные моменты умел обворожить собеседника, окружить его теплотой и вниманием и заставить надолго запомнить каждую встречу с ним… (Интересно, что 4 февраля на совещании у Сталина вместе с Рокоссовским присутствовал начальник Управления НКВД по делам военнопленных П. К. Сопруненко — один из тех, кто в 1940 году организовывал расстрел польских офицеров в Катыни и других местах. Очевидно, на этот раз речь шла о том, что делать с захваченными под Сталинградом пленными. Но Петр Карпович вышел в 23.10, а Константин Константинович зашел в кабинет в 23.15, так что вопрос о пленных, очевидно, был решен без него. И мы, наверное, никогда не узнаем, как решил Сталин судьбу пленных немцев — то ли приказал содержать их в невыносимых условиях, чтобы поскорее умерли, то ли приказал заботиться и постараться сохранить им жизнь, чтобы иметь определенные пропагандистские козыри, да нерадивые исполнители подкачали. Хотя о пленных генералах и офицерах Верховный Главнокомандующий наверняка приказал заботиться, возможно, рассчитывая в дальнейшем использовать их в политической игре вокруг послевоенной Германии. Поэтому из плененных 4300 офицеров и генералов уцелело большинство. — Б. С.)

Перед прощанием Сталин предупредил, что на меня возлагается новая задача, от успешного решения которой зависит многое. В Ставке Верховного Главнокомандования нас ознакомили с общим планом развития наступления на курском направлении. Ради этого и создавался новый фронт, который был назван Центральным. В его состав включались 21-я, 65-я общевойсковые и 16-я воздушная армии Донского фронта, 2-я танковая, 70-я армии и ряд частей и соединений из резерва Ставки. Во взаимодействии с Западным и Брянским фронтами Центральный фронт должен был окружить и уничтожить орловскую группировку противника.

Войскам нового фронта предстояло развернуться между Брянским и Воронежским фронтами, которые в это время продолжали наступление на курском и харьковском направлениях, и, взаимодействуя с Брянским фронтом, нанести глубокоохватывающий удар в общем направлении на Гомель, Смоленск, во фланг и тыл орловской группировке противника.

Начало этой красивой по замыслу операции намечалось на 15 февраля. Но, для того чтобы ее начать, надо было прежде всего сосредоточить войска, основная масса которых со своими тылами находилась в районе Сталинграда».

«Наступление вначале развивалось успешно. 65-я армия, поддержанная справа частью сил 70-й армии, отбрасывая противника, достигла Комаричей и Лютежа, 2-я танковая армия овладела Середина-Будой, а конно-стрелковая группа, не встречая особенно сильного сопротивления, вырвалась еще дальше. Предчувствуя подвох со стороны врага, я приказал Крюкову остановиться и прочно закрепиться на рубеже Севска. Но неугомонного рубаку не так-то просто было унять в его порыве. Он уже достиг Десны у Новгород-Северского, мало заботясь о разведке на флангах».

При переброске войск Донского фронта на новое направление Рокоссовский допустил одну досадную ошибку. По воспоминаниям Н. А. Антипенко, в тот момент являвшегося начальником тыла Брянского фронта, «неистовствовали февральские метели. Продолжали прибывать по железной дороге в район Ельца и Ливен войска и боевая техника в состав Центрального (бывшего Донского) фронта. Штабу его было указано разместиться в деревне Свобода севернее Курска. Прибывал штаб сюда отдельными эшелонами на протяжении многих дней. Перемещаясь на курское направление, командование фронта оставило на Волге все свои дорожные части и дорожную технику, недооценив роль тыла в подготовке и проведении предстоящих операций. Для перевозки личного состава и учреждений полевого управления было предоставлено 30 поездов, много всякого имущества было погружено в них, но для дорожной техники места не нашлось.

Дорого обошлось это войскам!

Частям, выгруженным из вагонов в Ельце и Ливнах, предстояло совершить пеший переход в 150–200 километров».

«Данные разведки и анализ обстановки не оставляли сомнений в том, что назревает гигантское сражение на Курской дуге. В эти недели мне приходилось почти ежедневно бывать у командующего фронтом, у начальника штаба. Однажды (это было в середине мая) я поехал на КП с докладом. Приближаясь к деревне, я видел, как немецкий самолет сделал на нее два или три захода. Когда же мы въехали в деревню, нам открылась страшная картина: домик Рокоссовского был полностью уничтожен, и на развалинах лежал раненый дежурный адъютант. Велика была наша радость, когда мы увидели Рокоссовского, идущего нам навстречу. Он ходил завтракать в столовую, в 100 метрах от его домика, поэтому остался в живых. Он немедленно захотел меня выслушать. Докладывая обстановку, я обратил внимание командующего на то, что противник совершенно безнаказанно производит налеты на железнодорожную линию Касторное — Курск и даже ночью уничтожает подвижной состав и паровозы. За два месяца противник сбросил на этот участок 4 тысячи бомб. К слову сказать, было известно, что за каждый подбитый паровоз немецкий летчик получал Железный крест.

Командующий поставил перед зенитчиками задачу — отбить у немецких летчиков охоту совершать ночные налеты на наши поезда. К чести зенитчиков, они успешно выполнили эту задачу. Любопытна была практика: паровоз ставили в середину поезда, составленного из платформ без всякого груза. На некоторых из них устанавливались зенитные орудия и пулеметы. Если обычно машинисты старались не допустить, чтобы искры из трубы демаскировали паровоз, то в данном случае, наоборот, они привлекали к себе внимание противника. Несколько раз таким приемом вовлекали немецких стервятников в сферу действенного огня. После того как десятка полтора самолетов рухнуло на землю, ночные налеты на поезда прекратились. Продолжались налеты днем на мосты линии Касторное — Курск. Но железнодорожники, военные и гражданские, приспособились быстро справляться с последствиями этих нападений. Вблизи каждого моста постоянно находилась дежурная команда с набором восстановительных материалов. После налета, если случались повреждения, мост тотчас же восстанавливали, и перерывы в пропуске поездов не превышали 3–4 часов».