Летописцами формировался замечательно противоречивый образ Святослава. С одной стороны, он – одержимый гордыней язычник, презревший ради своих планов даже Русскую землю, с другой – широко мыслящий политик, верно сформулировавший главный геополитический интерес Руси. Любопытно, что примерно таким же виделся Святослав и многим исследователям XIX-XX веков, жившим в Российской империи. Вот несколько тезисов о нашем князе на пробу: «корысть представляется единственною целью походов» (И. Ф. Г. Эверс, 1826 год); «имел в виду только один грабеж за условленную плату» (А. Чертков, 1843 год); «не государственные виды руководствовали Святославом; он был исключительно вождь дружины», «то было личное предприятие Святослава, как вождя дружины» (А. Ф. Гильфердинг, 1850-е годы); «искатель приключений с пылким воображением» (М. П. Погодин, 1871 год); «не думал нисколько о государстве и, совершенно бросив его на произвол судьбы, он мечтал только о том, чтобы сравняться в славе с своими норманнскими предками, чтобы искать единственно военных приключений и военных доблестей» (Е. Е. Голубинский, 1880 год); «предпринимал войны и походы по самым разнообразным поводам, иногда в целях наживы, иногда в видах завоевательных, иногда благодаря просто тому, что ему „не сиделось“» (С. А. Корф, 1908 год); «maximum дружинности» (М. С. Грушевский, 1911 год); «двигателями оказываются не государственные интересы, а хищнические инстинкты» (А. А. Шахматов, 1916 год). И все эти характеристики зачастую уживались с восторгом от размаха деятельности Святослава. Вот, например, как А. Чертков – создатель свода источников о балканской кампании русов, видевший в Святославе грабителя и наемника, далекого от государственных видов, – фантазировал о возможном дальнейшем ходе мировой истории, победи наш герой Иоанна Цимисхия:

«1) Россия из державы почти Азиатской X века превратилась бы уже при Святославе и его наследниках в Европейское государство. Все элементы Эллинской образованности, таившиеся в разных углах Восточной империи, особенно в Греции, были бы переданы очень рано Руссам и Славянам, и что всего важнее, народу новому, восприимчивому и не растленному нравственно, подобно византийцам. Эти начала просвещения посредством Чехов и Моравов перешли бы, вероятно, весьма скоро от Полабов к Поморянам, и тогда миллионы Прибалтийских славян не были бы навсегда онемечены и исключены из числа великого славянского народа.

2) К Руссам, утвердившимся в Задунайских областях, присоединились бы, конечно, все прочие южные славяне, как случилось несколько лет спустя, при болгарском царе Самуиле, владения которого простирались от Драча (Дураццо) на Адриатическом море до Понта, и от пределов Северной Греции до Подкарпатских стран. Можно предполагать также, что впоследствии Германские славяне, Моравы, Чехи, Поляки и другие, все говорившие одним языком и имевшие в X и XI веках и одну восточно-русскую веру, устремились бы к воссоединению в громадную целую массу 90 миллионов одного народа, одинаковой веры и тех же обычаев и нравов. Средоточие и огромная сила всего славянского народа была бы тогда в середине Европы, а не на крайнем востоке-севере.

3) Такая монархия занимала бы две трети Европы, и тогда не славяне были бы онемечены, а напротив, немцы ославянены. Многие и многие миллионы людей сохранились бы в Европе, и многие потоки крови не были бы пролиты; ибо папы не могли бы влагать меч в руки фанатиков в продолжении веков для расширения своей власти, ни проповедовать убиение Альбигойцев, Валдейцев, Гусситов и проч. Летописи Восточной церкви не представляют и тени ничего подобного. Из племен чисто славянских состояли Задунайские области; Болгария, Фракия, Македония, Северная Греция, Иллирия, Далмация, Истрия, Херцеговина, Крайна, Хорватия, Хорутания и Штирия.

4) В отношении же самих славян, последствия основания державы Русской, на берегах Дуная, неисчислимы. Они бы не принадлежали, как теперь, четырнадцати разным властям, из которых восемь смотрят на них как на неприятелей и более или менее стараются уничтожить их народность, обычаи, Русскую веру и даже самый язык.

5) Немецкая империя, составившаяся впоследствии наполовину из славянского народонаселения, никогда бы, вероятно, не существовала, и императоры не могли бы низложить и уничтожить огромного количества славян.

6) Руссы, укоренившись в Задунайских странах, не допустили бы, конечно, перехода Турков из Азии в Европу, и опять сколько миллионов людей, в особенности славян, не погибло бы от фанатического меча осмаилитов?

7) Если предположение наше справедливо, то огромная славянская империя занимала бы большую часть Европы – от устьев Ельбы, границ Баварии, Тироля, Италии, Адриатики, Морей, Егейского моря, Воспора – до Камчатки, Америки, Монгольских и Киргизских степей. Никогда и Римский колосс не занимал такого пространства, но, главное, эта громадность состояла бы из одних элементов, одного говора и, вероятно, одной веры.

8) И Малая Азия могла прибегнуть под защиту Великой Славянской монархии, для ограждения себя от Арабов и других народов…»

Вот так, ни больше ни меньше! Черткова, как и многих его современников, вдохновляли нерешенный «восточный вопрос» и идеи панславизма. От смелых исторических параллелей тогда не остались в стороне и далекие, кажется, от древней Руси Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Вот что они писали в августе 1853 года: «Желая продемонстрировать традиционную политику России вообще и ее виды на Константинополь в частности, политики обычно ссылаются на завещание Петра I. Но они могли бы отправиться еще и дальше вглубь истории. Более восьми веков тому назад Святослав, бывший тогда еще языческим великим князем России, заявил на собрании своих бояр, что „под владычество России должны попасть не только болгары, но и Греческая империя в Европе вместе с Богемией и Венгрией“. Святослав завоевал Силистрию и угрожал Константинополю в 967 г. от Рождества Христова, так же как это делал Николай в 1827 г.». Все-таки своеобразное представление о русской истории и России было у классиков!

Советские историки, стоявшие на «правильных методологических позициях», выявили и преодолели противоречие, содержавшееся в трудах их буржуазных предшественников. Как же так?! Святослав в ходе своих стремительных походов потряс до основания Европу от Волги до Дуная, а им якобы двигали только корысть и тяга к приключениям?! Это нелогично! И из нашего князя начали лепить великого государственного деятеля. Только такие «отсталые» историки, как С. В. Бахрушин и В. А. Пархоменко, еще в конце 1930-х – начале 1940-х годов продолжали что-то повторять про «вождя бродячей дружины, постоянно ищущего добычи и славы», «блуждающего по торговым путям». Передовые ученые писали о Святославе как о великом полководце, «военный гений которого не уступал гению прославленных полководцев древности: Александра Македонского, Цезаря и Ганнибала» (И. Лебедев, 1938 год), войны которого были «походом не дружины, а войска, даже больше того, вооруженного народа», народа, который под руководством своего князя чуть было не создал «колоссальное русское государство от Ладоги до Эгейского моря и от Балканских гор до Оки и Тмутаракани» (В. В. Мавродин, 1945 год). Святослав, наконец, «является одним из участников крупнейших международных событий, причем часто действует не по собственной инициативе, а по соглашению с другими государствами, участвуя, таким образом, в разрешении задач европейской, а отчасти и азиатской политики» (Б. Д. Греков, 1949 год). Князь выполняет, так сказать, союзнические обязательства!