– Ну давай, малыш, попробуй.

Нырять с веревкой было неудобно, поэтому Валик сел на каменный край озерца и спустил ноги в воду.

– Ух, теплая, – сказал он, – ух, здорово.

Арик даже позавидовал ему и решил, что следующим купается он.

Валик начал осторожно спускаться и вскоре скрылся под водой. Сержант напряженно стравливал веревку. Через несколько секунд Валик вынырнул.

– Тут неглубоко, – сказал он, отфыркиваясь.

– Там есть что-нибудь? – спросил Галик.

– Пока не знаю, – ответил Валик и вновь скрылся.

Он нырял раз пять или шесть и, казалось, исследовал все дно.

– Вылезай, – нетерпеливо сказал Арик, – я пойду.

– Погоди, последний раз, – сказал Валик, набрал воздуха и нырнул.

Они долго смотрели на черную воду и даже начали нервничать. Наконец Валик показался.

– Нашел, – сказал он спокойно.

– Что? – выдохнуло сразу несколько ртов.

– Там ручка, скользкая… – Валик пытался отдышаться. – Что-то тяжелое. Мне так не вытащить.

– Как будем действовать, малыш? – хрипло спросил сержант.

– Да просто, – Валик наконец отдышался, – я ухвачу, а вы меня все тащите.

– Принято! – сказал сержант.

– Только дайте схватиться покрепче за эту штуковину, тяните через полминуты, не раньше. – Валик исчез под водой.

– Раз, два, три… – медленно начал считать сержант, в то время как Арик и Галик крепко ухватились за веревку. – Тридцать! – выдохнул сержант, и все трое разом дернули.

На черной поверхности воды образовались белые пузыри, показалась Валикова спина, потом ноги, потом голова. Валик уже лежал на каменном бережку, а руки его еще были в воде. Наконец он вытащил из воды большую плетеную корзину. По черному зеркалу озера пошли круги и вскоре исчезли. Никто не шевелился, все смотрели, как с корзины стекает вода.

Неожиданно повел себя попугай. Внезапно появившись в кругу света, он опустился на плечо Галика и сказал ровным и сильным голосом:

– Дальше командую я! – От его недавней меланхолии не осталось и следа.

– Постой, Уискерс… – промолвил сержант.

– Все очень серьезно, сержант, – холодно сказал попугай. – Не задавайте лишних вопросов.

Арик посмотрел на Галика и пожал плечами.

– Там, в корзине, – продолжал попугай, – если я правильно понимаю ситуацию, лежит тяжелый хрустальный шар о ста двадцати восьми гранях. Шар завернут в бумагу. Браться можно только за обертку. Прикасаться руками к хрустальной поверхности нельзя. Это первое правило. До рассвета мы корзину открывать не будем. Это второе правило. Как только небо на востоке посветлеет, вы вынесете корзину из пещеры и установите ее на каком-нибудь из плоских камней. Это третье правило.

– Это все? – спросил сержант.

– С первым лучом солнца надо будет так снять обертку с шара, чтобы луч ударил в одну из граней. Скорее всего я попрошу сделать это Галика или Сэнди. У них нежные руки.

– В какую грань должен ударить луч? – спросил Арик.

– Это все равно. Грани идентичны.

– Не такая уж трудная задача.

– Это правда. Но действовать придется проворно.

– И что произойдет? – спросил сержант.

– Случится весьма важный процесс, в результате которого один из ваших друзей обретет долгожданную свободу, а вы приблизитесь к цели на целую астрономическую единицу.

– Как, как? – наморщил лоб сержант.

– Поверьте мне, это очень много. Это гигантски много.

– Возможно, – сказал сержант, – но я не понимаю…

– Чего вы не понимаете? – ледяным тоном спросил попугай.

– Мы потратили столько усилий, – сержант помрачнел, – а в результате теряем контроль над событиями. Прямо на глазах превращаемся в чьих-то марионеток.

– Интересно, в чьих? – Попугай дернул крючковатым клювом.

– Ну… – Сержант засопел.

– Чепуха это все, сержант, – сказал попугай. – Вы опасаетесь превратиться в марионетку. Опомнитесь, сержант! Разве вы когда-нибудь были чем-то другим? С самого рождения вы – марионетка, сержант. Вы всегда танцевали под чужую дудку. В детстве вы слушались своих родителей. В юности смотрели в рот простоватым и плутоватым сельским священникам. А потом тридцать лет вы, подчиняясь карьеристам-офицерам, злым и жестким, воевали, не зная за что. Храбро воевали, сержант. Вы-то думали, что знали. Но на самом деле вам это «что» ловко вложили в мозги. И в душу. А вы думали, что так устроен мир. Вы считали, что нет большего счастья, как отдать жизнь за батюшку-короля. А то, что этот батюшка – ничтожество, мелкое и подлое существо…

– Ну-ну! – грозно собрал брови сержант.

– …того в расчет вы брать не хотели. Вас не научили рефлексии, сержант.

– Чего? Чему?

– Простите, забылся… Вы не научились заглядывать в собственные мозги, в собственные мысли. Заглянуть глубоко, покопаться там – отчего это я думаю так, а отчего эдак? Я сам так думаю, или мне навязали? А я-то, наивный, полагал, что сам… Не сам, дорогой сержант, не сам. Все ваши мысли – чужие!

– Ну… – Сержант засопел сильнее.

– Смотреть надо и в собственное сердце, сержант. Тоже полезное дело.

– Заглядывать в сердце?

– Поздно, сержант, поздно. Все, что вам осталось, – прислушиваться к людям сведущим. Но при этом научиться быть верным самому себе. Уж себя-то не обманывайте, сержант. Это совсем глупо!

– Отлично, – сказал вдруг Подорога ровным голосом. – Последнее принимается. Но мы несколько увлеклись отвлеченными речами. Разгар ночи, факелы наши догорают. Нам надо принять решение.

– Нет ничего проще. Гасите факелы и ложитесь спать. Вам всем надо отдохнуть хотя бы пару часов. Перед рассветом я вас подниму.

Сержант задумался ненадолго, посмотрел на своих парней. Они молчали. Он перевел взгляд на Сэнди, потом коротко вздохнул и сказал:

– Уискерс, слушай мое решение. Мы выполним твои правила. Но не потому, что мы слабаки, а потому, что у нас нет серьезных аргументов для возражений. Пока нет. Но смотри! Если ты будешь водить нас за нос, тебе несдобровать.

– Договорились, сержант, – холодно сказал попугай.

Спокойного сна не получилось. Все крутились с боку на бок и ждали рассвета. Безмятежно спала лишь одна мартышка Базз. Сэнди удавалось на короткое время заснуть, но тогда к ней подступали кошмары. То ей чудился страшный треск в горах, то прямо над нею разевали огненные пасти чудовищные драконы. Спокойный Валик, и тот настрадался. Ему кто-то подсовывал небольшие по виду камни и издевательски требовал их поднять. Валик пробовал – и не мог. На рассвете он открыл глаза совершенно измученный.