Но в 1780 году указом свыше его назначили на высокий пост главнокомандующего в Москве (по сути дела, он стал генерал-губернатором “первопрестольной столицы”).

Надо признать, что грамоты князь так и не осилил.

И всю жизнь обвинял в своей безграмотности… перья:

– Опять перышко худо зачинили – никак не могу писать! Эй, секлетарь, кудыть ты провалился, ты развей меня, ну-к, пиши за мою милость, а я тебе, дураку, диктовать стану…

Доступ к нему всегда был свободен.

– Мне ли, старому солдату, дверьми от народа затворяться! – говорил Крымский, и к нему в кабинет смело входили и купец, и ветеран-инвалид, и крестьянин с обидой на барина…

Законов князь никаких не знал и, кажется, даже гордился тем, что не знает, а судил-рядил “по-отечески”, руководствуясь лишь смекалкой и богатым жизненным опытом.

– Я солдат, – с гордостью говаривал о себе Василий Михайлович, – в чернильной купели не купан, с острия пера не вскормлен, казенной бумагой не пеленат… Я прост, как ружейный багинет!

Был он человеком по-русски щедрым и хлебосольным, к столу своему сажал любого захожего с улицы. Дважды открывший двери для русской армии в лучезарный Крым, он скончался 30 января 1782 года. Умер как раз на пороге важного события, когда Крым вошел в состав нашего государства на правах новой губернии – Таврической!

Его похоронили в селе Полуехтове Рузского уезда Московской губернии, и над могилой полководца склонились трепетные русские березы, стали вить гнезда певучие русские птицы…

В эпитафии поэта Ю. А. Нелединского-Медецкого сказано:

Прохожий, не дивись, что пышный мавзолей

Не зришь над прахом ты его;

Бывает оною покрыты и злодеи;

Для добродетели нет славы от того!

Пусть гордость тленная гробницы созидает —

По Долгорукове ж Москва рыдает.

В 1842 году в городе Симферополе “солдату Василию Михайлову” был сооружен памятник…

Остался на Москве дом его в Охотном ряду, где позже размещалось московское Благородное собрание, а ныне – Колонный зал Дома Союзов.

И каждый раз, когда передают концерт из Колонного зала, мне почему-то невольно припоминается Долгорукий Крымский…

Мир праху его солдатскому!

Американский посол во Франции, мистер Портэр, все шесть лет пребывания в Париже занимался изучением старинных, затоптанных временем кладбищ. Наконец в 1905 году его поиски увенчались успехом: на кладбище Grangeaux Belles он обнаружил могилу человека, о котором уже были написаны два романа (один – Фенимором Купером, а другой – Александром Дюма).

– Вы уверены, что нашли Поля Джонса? – спрашивали посла.

– Я открою гроб и посмотрю ему в лицо.

– Вы надеетесь, что адмирал так хорошо сохранился?

– Еще бы! Гроб до самого верху залит алкоголем…

Гроб распечатали, выплеснув из него крепкий виноградный спирт, и все были поражены сходством усопшего с гипсовой маской лица Поля Джонса, что сохранилась в музее Филадельфии. Знаменитые антропологи Папильон и Капитэн подвергли останки адмирала тщательному изучению и пришли к выводу:

– Да, перед нами славный “пенитель морей” – Поль Джонс, в его легких сохранились даже следы того воспаления, которым он страдал в конце жизни…

Мертвеца переложили в металлический гроб, в крышку которого вставили корабельный иллюминатор; через Атлантику тронулась к берегам Франции эскадра боевых кораблей США, а в Анаполисе янки заранее возводили торжественный склеп-памятник, дабы адмирал Поль Джонс нашел в Америке место своего последнего успокоения… Париж давно не видывал такого великолепного шествия! Гроб с телом моряка сопровождали французские полки и кортеж американских матросов. Во главе траурной процессии, держа в руке цилиндр, выступал сам премьер Франции; оркестры играли марши (но не погребальные, а триумфальные). За катафалком, водруженным на лафет, дефилировали послы и посланники разных стран, аккредитованные в Париже, и русский военно-морской атташе с усмешкою заметил послу А. И. Нелидову:

– Американцы твердо запомнили, что Поль Джонс был создателем флота США, но они забыли, что чин адмирала он заслужил не от Америки, а от России… все-таки – от нас!

Сын шотландского садовника, он начинал свою жизнь, как и многие бедные мальчики в Англии, с юнги. На корабле, перевозившем негров-рабов из Африки в американские колонии, он познал “вкус моря”, научился предугадывать опасность в темноте и тумане, но душа Поля была возмущена жестокостью соотечественников. Юный моряк покинул невольничий корабль, поклявшись себе никогда более не служить британской короне.

– Английские корабли достойны только того, чтобы их топить, словно бешеных собак! – кричал Джонс в портовой таверне…

Новый Свет приютил беглеца. В 1775 году началась война за независимость Америки, и стране, еще не обозначенной на картах мира, предложил свои услуги “лейтенант” Поль Джонс. Вашингтон сказал:

– Я знаю этого парня… Дайте ему подраться!

Джонс собрал экипаж из отчаянных сорвиголов, не знавших ни отца, ни матери, не имевших крыши над головой, и с этими ребятами разбивал англичан на море так, что от спесивой доблести “владычицы морей” только искры летели. В жестоких абордажных схватках, где исход боя решал удар копьем или саблей, Джонс брал в плен британские корабли и приволакивал их, обесчещенных, в гавани Америки, а на берегу его восторженно чествовали шумные толпы народа… Поль Джонс говорил Вашингтону:

– Теперь я хочу подпалить шкуру английского короля в его же английской овчарне! Клянусь дьяволом, так и будет!

Весной 1778 года у берегов Англии появился внешне безобидный корабль, за бортами которого укрылись восемнадцать пушек. Это был замаскированный под “купца” корвет “Рейнджэр”.

– Что слыхать нового в мире, приятель? – спросили лоцмана, когда он поднялся на палубу корвета.

– Говорят, – отвечал тот капитану, – что близ наших берегов шляется изменник Поль Джонс, а это такой негодяй, это такой мерзавец, что рано или поздно он будет повешен.

– Вот как? Хорошее же у вас, англичан, мнение обо мне. Будем знакомы: я и есть Поль Джонс! Но я тебя не повешу…

В громе картечи и ручных гранат, ободряя матросов свистом и песнями, Поль Джонс топил британские корабли у их же берегов. Лондонскую биржу лихорадило, цены на товары росли, банковские конторы разорялись на простое судов в гаванях.

…Лоцман показал вдаль, где брезжили огни города:

– Вот и Уайтхейвен, как вы и желали, сэр. Позволено мне узнать, что вы собираетесь делать здесь, сэр?

– Это моя родина, – отвечал Поль Джонс, – а родину иногда следует навещать даже такому сыну, как я!