Встретившись наконец с мистером Смитом, Шарлотта вручила издателю его собственное письмо – то самое, которое произвело переполох в хауортском пасторате всего двадцать четыре часа тому назад. «Где вы его взяли?» – удивился тот. Он не мог поверить, что две молодые дамы в черном, небольшого роста, худощавые, сильно взволнованные, хотя при этом и выглядящие довольными, – что эти дамы и были Каррером и Эктоном Беллами, за которыми тщетно охотились любопытные критики. Последовало объяснение, и после него мистер Смит сразу начал строить планы, как можно развлечь сестер во время их пребывания в Лондоне. Он убеждал их встретиться в его доме кое с кем из близких ему литераторов. Это было сильным искушением для Шарлотты, поскольку среди них были и те, кого она очень хотела увидеть. Однако уже принятое решение сохранить секрет заставило ее отвергнуть это предложение.

Сестры отказались и от приглашения мистера Смита остановиться у него в доме. Они ни за что не хотели покидать снятое жилье и твердили, что не намерены долго пробыть в Лондоне.

Вернувшись в гостиницу, бедная Шарлотта должна была заплатить высокую цену за беседу, а также за все волнения и всю спешку последних суток: у нее ужасно разболелась голова и силы совсем оставили ее. Ближе к вечеру, ожидая визита родственниц мистера Смита, она попыталась приободриться, приняв побольше нюхательной соли. Это немного помогло, хотя она по-прежнему находилась, по ее собственным словам, «в весьма прискорбном телесном состоянии». Объявили о приходе гостей, и те оказались в вечерних платьях. Сестры просто не поняли, что их приглашали вечером в оперу, и потому не приготовились. Более того, у них и не было элегантных платьев – ни с собой, ни вообще. Однако Шарлотта решила не отвечать отказом на добрые намерения. Поэтому, невзирая на усталость и головную боль, сестры поспешили нарядиться в свои простые деревенские платья.

Вот что рассказывала мисс Бронте в письме к подруге о посещении Лондона, описывая появление всей компании в театре:

Изысканные леди и джентльмены посматривали на нас, стоявших возле двери ложи, которая еще не была открыта, с видом несколько высокомерным, что, впрочем, легко понять в данных обстоятельствах. Я чувствовала себя приятно взволнованной, несмотря на головную боль, тошноту и сознание того, что выгляжу как пугало. Энн оставалась такой же, как всегда, тихой и спокойной. Давали «Севильского цирюльника» Россини – оперу блестящую, хотя, мне кажется, на свете есть вещи, которые понравились бы мне больше. Вернулись домой после часа ночи. Накануне мы вовсе не спали, все эти сутки прошли в постоянном напряжении – можешь представить, как мы устали. На следующий день, в воскресенье, рано утром приехал мистер Уильямс, чтобы отвезти нас в церковь. А во второй половине дня мистер Смит и его мать заехали за нами в экипаже и отвезли нас к себе домой на обед.

В понедельник мы посетили выставку в Королевской академии, Национальную галерею, снова обедали у мистера Смита, потом вернулись домой, а затем пили чай с мистером Уильямсом у него дома.

Во вторник утром мы выехали из Лондона, нагруженные книгами, которые мистер Смит дал нам, и благополучно добрались до Хауорта. Трудно вообразить более измученную и несчастную женщину, чем та, в кого превратилась я. Когда я выезжала из дому, я была худой, но, когда вернулась, оказалась просто чахлой. Лицо серое, совсем постаревшее, со странными глубокими линиями, прочерченными на нем, а глаза смотрели как-то неестественно. Я была совсем слаба, но в то же время не могла найти покоя. Через некоторое время, однако, все эти нехорошие последствия излишнего волнения исчезли, и я пришла в себя.

Впечатление, которое мисс Бронте произвела на тех, с кем впервые встретилась в Лондоне, сводилось к тому, что эта молодая дама, несомненно, обладает ясным умом и умеет тонко чувствовать. Она очень сдержанна, но тем не менее бессознательно умеет вызывать собеседника на откровенность в разговоре. Она никогда не высказывает своего мнения, не приводя обоснования, никогда не задает вопросов без определенной цели, но, несмотря на все это, люди чувствуют себя в разговоре с ней легко: беседы оказываются искренними и порождают новые мысли. Когда же она принимается хвалить или ругать книги, или чьи-то поступки, или произведения искусства, то ее красноречие становится поистине пылким. Она весьма основательна во всем, что говорит или делает, но при этом открыта и честна как в трактовке темы, так и в споре с оппонентом, и в конечном итоге ее собеседники чувствуют не разочарование, а уверенность, что все ее слова вызваны только искренним желанием добра и справедливости.

Не последним поводом для обсуждения сестер было и место, где они остановились в Лондоне.

Патерностер-роу в течение многих лет было священным местом для издателей. Это узкая, выстланная плитами улица, проходящая почти в тени собора Сент-Пол. По ее концам врыты столбы, препятствующие движению экипажей, и это позволяет сохранить торжественную тишину, необходимую для размышления «отцов Патерностер-роу». Унылые здания складов, тянущиеся по ее обеим сторонам, в наше время заняты по большей части оптовыми книготорговцами. Если бы их место заняли магазины издателей, они вряд ли представляли бы привлекательное зрелище на этой темной и узкой улице. Примерно посредине, по левой стороне, если идти к центру, находится «Чаптер кофе-хауз». Я посетила его в прошлом июне, когда там практически не было постояльцев. Здание похоже на жилой дом, построенный лет сто назад; подобные можно иногда увидеть в старых городках в провинции. Потолки маленьких комнаток низкие, прорезанные мощными балками, стены обиты деревянными панелями, доходящими постояльцам до груди; широкая, темная и покатая лестница находится в самой середине дома. Таков «Чаптер кофе-хауз», где столетие назад собирались все продавцы и издатели книг и куда литературные наемные клячи, критики, а также просто остряки отправлялись за новыми идеями или в поисках работы. Именно об этом месте писал Чаттертон227 в тех обманчивых письмах, которые он посылал своей матушке в Бристоль в то время, когда умирал от голода в Лондоне: «Меня прекрасно знают в „Чаптер кофе-хауз“, и я знаком со всеми бывающими там гениями». Здесь он узнавал о возможности получить работу, сюда присылали его почту.

Годы спустя это место превратилось в гостиницу, где останавливались люди, связанные с университетом, а также деревенские священники, приезжавшие в Лондон на несколько дней и не имевшие друзей или знакомых в обществе. Они были рады послушать о том, что происходит в литературном мире: такие новости всегда можно было узнать из разговоров, которые велись в кофейной комнате. Мистер Бронте, приезжавший в Лондон пару раз на короткий срок во время учебы в Кембридже и службы в Эссексе, останавливался именно здесь. Сюда же он привез и дочерей, когда сопровождал их в Брюссель, и сюда Шарлотта и Энн приехали теперь, потому что совершенно не представляли, куда еще направиться. Однако в этой гостинице жили исключительно мужчины; я полагаю, что здесь не было прислуги женского пола. Дом в течение целого столетия служил больше для деловых встреч, и потому постояльцев было немного, здесь могли иногда заночевать деревенские книжные торговцы или священники. Но в любом случае деловая атмосфера и преобладание постояльцев-мужчин делало это место странным пристанищем для барышень Бронте. Служивший здесь официантом «седовласый старик», похоже, был с самого начала очарован тихой простотой двух молодых дам и старался, как мог, устроить их поудобнее и поуютнее на втором этаже, в длинной грязной комнате с низким потолком, где обычно назначались деловые встречи. Высокие узкие окна выходили на мрачную Патерностер-роу. Сестры садились за стол у самого дальнего окна (мистер Смит рассказывал мне, что нашел барышень именно там, когда в субботу вечером заехал за ними, чтобы отвезти в оперу). Оттуда были видны только темные дома на противоположной стороне: ничто не двигалось и не менялось. Казалось, дома напротив находятся на расстоянии протянутой руки, хотя гостиницу отделяла от них целая улица. Вдали гулко, подобно голосу невидимого океана, гудел Лондон, но каждый шаг по мостовой внизу на пустынной улице был отчетливо слышен. Как бы ни было, сестры предпочли оставаться в «Чаптер кофе-хауз», вместо того чтобы принять приглашение мистера Смита и его матушки. Через несколько лет Шарлотта писала в романе «Городок»: