На нас, остроготах, красовались доспехи и украшения, которые уже были мне знакомы, но в тот раз я впервые видел в парадном одеянии римских легионеров. На них были яркие доспехи из цветной кожи, верхушки шлемов украшали плюмажи, а сами шлемы представляли собой довольно странного вида конструкцию. Обычный шлем защищает челюсти, лоб и щеки воина. Эти же римские шлемы полностью закрывали лица, в них имелись лишь отверстия для глаз. Легионеры несли также множество ярких флагов, штандартов, знамен и флажков, причем некоторые из них были не просто прямоугольными лоскутами, но имели очертания животных. Там, например, были флаги в виде драконов: разноцветные ленты, сшитые в виде длинных труб, трепетали в воздухе, скручивались, извивались и даже шипели подобно змеям.

Когда мы прибыли на форум Константина, Зенон уже ждал нас там; он проводил Теодориха из колесницы на помост, увитый цветочными гирляндами. Всадники, пехотинцы и музыканты продолжали маршировать, обходя огромную колонну в центре форума, так чтобы оба монарха могли полюбоваться видом торжественной процессии. Каждый отряд, проходя мимо помоста, во всю глотку одновременно выкрикивал: «Io triumphe!»[56] — и отдавал салют на римский (поднятой вверх правой рукой со сжатым кулаком) или же остроготский (резко вскинув правую руку) манер. Все население города столпилось по периметру форума и восторженно вторило каждому крику: «Io triumphe!» Затем Теодорих и Зенон вместе отправились к церкви Святой Софии совершить богослужение.

На пороге церкви Теодорих остановился и отдал приказ: «Разойдись!», который тут же подхватили офицеры в колоннах. Двигавшиеся в триумфальном шествии пехотинцы, всадники и музыканты разошлись. Затем от столов, расставленных по всему городу, появились obsonatores[57], которые несли полные подносы, блюда, наполненные до краев, кувшины и амфоры с вином. Воины и горожане набросились на яства, в то время как мы, офицеры более высокого ранга, прошествовали в Пурпурный дворец для торжественного, хотя и не столь обильного пира.

Нас сопроводили в самый пышный триклиниум, называвшийся Обеденным залом девятнадцати кушеток. Поскольку здесь было только девятнадцать лож, то никто рангом ниже меня, Соа и епископа Акакия не мог тут расположиться, а поэтому все сенаторы, высшие сановники и священники обедали где-то в другом месте. Когда мы, расположившись на нескольких ложах, ели грудки фазанов, приготовленные в розовом вине, жареную козлятину, политую гаронским соусом, и пили лучшее хиосское вино, я услышал, как басилиса Ариадна, дородная, пожилая, но все еще миловидная императрица, поздравила Теодориха с тем, что он стал консулом.

— Даже простые горожане, кажется, одобряют это назначение, — сказала она. — И polloi[58] приветствовали твое вступление на этот пост от всего сердца. Ты должен гордиться, консул.

— Я постараюсь не слишком задирать нос, моя госпожа, — добродушно отшутился Теодорих. — Кроме того, не следует забывать, что император Калигула когда-то сделал консулом своего любимого коня.

Императрица весело рассмеялась, но Зенон выглядел при этом слегка раздраженным: ему явно было не по душе, что оказанная высокая честь не вызвала у Теодориха, как он рассчитывал, чувства братской привязанности. Однако Зенон не оставил своей затеи. В последовавшие после этого дни и недели он продолжил обхаживать Теодориха при помощи льстивых речей — разумеется, мы, помощники короля, тоже не были обойдены вниманием. Что касается меня, то я, наверное, получил от визита больше удовольствия, чем Теодорих, ибо тот провел бо́льшую часть своего детства в Константинополе и видел все его многочисленные чудеса.

Нам показали святые реликвии города. Посох, некогда принадлежавший Моисею и теперь почтительно хранившийся не где-нибудь, а в самом Пурпурном дворце. Церковь Святой Софии, где, помимо всего прочего, находился колодец, из которого, говорят, одна из добрых самаритянок напоила водой Христа. Мало того, в этой церкви также хранились плащаница и пояс Девы Марии. Однако, как я уже упоминал, город, основанный Nobilium Christianissime императором Константином, до сих пор проповедовал христианскую нетерпимость. Церковь Святой Софии скрывала внутри огромное количество скульптур — четыреста двадцать семь, причем большинство запечатленных там персонажей были языческими: Аполлон Пифийский, Гера Самосская, Зевс Олимпийский и тому подобные.

В амфитеатре, который выходил на живописную Пропонтиду, нас весь день ублажала непристойными танцами целая толпа девственниц, которые играли роли не только богинь Венеры, Юноны, Минервы, но также и богоподобных Кастора и Полукса, Моисея, граций и Хроноса. Самым удивительным в этом представлении были механизмы театральных декораций, придуманные специально для него. На сцене была установлена настоящая гора, покрытая деревьями, с нее стекал водный поток, на ней паслись козы, в то время как вокруг под музыку массивных труб весело отплясывали танцоры. Танцы представляли сценки из хорошо известных мифов, кульминацией стал суд Париса, который вручил золотое яблоко Венере. При этом пляски стали еще более живыми и энергичными, и хотите — верьте, хотите — нет, но гора на сцене внезапно начала извергаться. Из ее вершины вырвался фонтан воды, который дождем обрушился на танцующих. Эта вода была подкрашена в желтый цвет (возможно, порошком шафрана), и таким образом, все, на что она попадала, танцоры, музыканты, даже козы стали золотыми, в то время как мы, зрители, встали, принялись аплодировать и издавать изумленные возгласы.

Довелось мне увидеть и игры, специально организованные, чтобы развлечь нас на городском гипподроме — самой удивительной постройке в мире. Мы прошли туда не через обычные ворота, а прямо из дворца, по личной лестнице Зенона, которая вела из покоев Октагона в его императорскую ложу, смотревшую на огромную овальную арену. Над ней возвышалась колонна в виде двух переплетенных медных змей с золотой чашей наверху, в которой горел огонь. Сама арена, за исключением высоко поднятых рядов с сиденьями, была длиною примерно в сотню шагов в одном направлении и четыре сотни в другом. По ее периметру стояли массивные обелиски, привезенные из Египта, статуи из Мессаны и Панорма, треножники с курильницами из Додоны и Дельфов, огромные бронзовые скульптуры коней, снятые с арки Нерона в Риме. Мы наблюдали гонки на колесницах, состязания по бегу, борьбе и кулачному бою между группами «зеленых» и «синих». Зрелище, доложу вам, увлекательное и захватывающее. Мы с Теодорихом, как и все остальные зрители, сделали большие ставки, но, даже потеряв в конце концов огромную сумму, я все-таки считал, что потратил деньги не зря, ибо мне посчастливилось посетить самый большой гипподром в мире.

Когда нас с Теодорихом и остальных гостей не развлекали, не угощали и не показывали нам красоты города, мы часто вели беседы с императором — на них для удобства присутствовали толмачи; имелись там и амфоры с хиосским вином, чтобы все чувствовали себя непринужденно. Я все ждал, что Зенон захочет обсудить свержение Одоакра с римского трона или, что более вероятно, с этой целью призовет Теодориха на приватную беседу с глазу на глаз, но он, по всей видимости, не спешил этого делать. Он охотно разглагольствовал на самые общие темы и, казалось, был этим вполне доволен. Как ни странно, но Зенон так и не упомянул имени Одоакра.