– Нет, но…

– Совершенно мертвы, да-да!

– И их уже черви жрут.

– И плоть отваливается от их костей.

– А ты даже об этом не знал. Так-так-так.

И тут я внезапно понял, что они говорят правду. Мои родители умерли.

Я почувствовал, как горло сдавил спазм, потом голова пошла кругом. Я дал себе команду заблокировать этот приступ и вообще забыть о нем. Потом этим займусь. Но команда не сработала, и я увидел перед собой лица родителей, они распадались, оплывали, как горящие свечи. Полицейские уже поняли, что попали точно в цель, и стали дожимать дальше, все ниже склоняясь ко мне:

– Наверное, уже, э-э-э, три года прошло.

– По меньшей мере.

– Должно, от них уже мало что осталось.

– Две кучи сгнившей плоти.

– А ты даже и не знал.

– Никогда им не звонил.

– И писем не писал.

– Никогда не сообщал, где находишься.

– Даже не попрощался.

– И на похороны не приехал.

– И никогда им не говорил, как ты их любишь.

– А теперь уже поздно.

– Совсем поздно.

– О господи ты, боже мой!

– Убирайтесь к гребаной матери, вы, ублюдки! – внезапно заорал я, надрывая глотку. Они отступили на шаг, очень удивленные, и выражение их лиц доставило мне огромную радость.

Это Нечто поколебалось минутку, поняв, что у меня еще остались силы и что силы, которой снабдил их Рейф, может оказаться недостаточно. Эта минута была всем, что мне сейчас было нужно. Информация, которую они с таким наслаждением мне сообщили, буквально швырнули мне в лицо, на самом деле обернулась против них самих. Рейф рассчитывал получить преимущество за счет моего чувства вины, которое, как ему было известно, я испытывал по многим причинам, но в итоге он получил противоположный результат. Потом, позднее, я еще буду чувствовать себя виноватым, даже более виноватым, чем уже чувствовал, но пока что боль восторжествовала там, где не преуспело грубое ментальное усилие. Она открыла канал связи со мной более юным, с тем мной, который был сильнее и гораздо опаснее.

Бросив взгляд за их спины, я увидел, что там появился узкий мостик из коротких, в фут длиной, деревянных планок, свободно связанных веревкой, ненадежно и опасно протянувшийся к соседнему островку. Ничего не могу поделать, если это выглядит как сказочная случайность, как путь к бегству, к спасению, взявшийся невесть откуда, но так вот оно и бывает, так эти штучки и работают. Так что можете забыть все эти детективные приемчики, все эти «иди по следу» или «анализируй улики». Помните, я ведь уже давно говорил, что точные планы от А до Я в реальности неосуществимы, что приходится иметь дело с тем, что на вас сваливается, только когда оно на вас сваливается. Помните? Уж я-то знал, о чем тогда говорил. Со мной обычно так и бывает. Так что будет только лучше, если вы начнете воспринимать меня более серьезно.

Выражение нерешительности пробыло на их лицах лишь секунду, но когда они бросились на меня, было уже поздно. Я сделал обманный нырок влево, застыл на мгновение, дождался, когда они рванутся в ту сторону, и стремительно обошел их справа. Констебля Перкинса пронесло по инерции до самого края острова, он сумел остановиться там на секунду, судорожно размахивая руками. Констебль Дженкинс успел вытянуть руку и схватить его, но к тому времени, когда они вновь устремились ко мне, я уже пробежал половину островка, стремительно направляясь к мостику.

Он выглядел ужасно ненадежным, словно скрепленный скорее случаем, удачей, нежели законами физики, но это в данных обстоятельствах было самым лучшим, на что можно было рассчитывать, и я бросился по нему вперед, скользя ладонями по веревочным перилам. Планки под ногами тряслись и раскачивались, подскакивали и проваливались, а я мчался по ним. И тут сердце у меня подпрыгнуло – одна из веревок лопнула. Я двумя длинными прыжками преодолел последние несколько ярдов, и в тот момент, когда моя нога коснулась следующего острова, на другой его стороне возник точно такой же мостик. Я рванул к нему, бросив быстрый взгляд назад. Двое полицейских были уже на мостике и бежали за мною, делая кошмарно маленькие шажки, шажки примерно по девять дюймов каждый, но так быстро, что двигались они так же стремительно, как и я. Я поскользнулся на мокрой траве и на секунду упал на колени.

– Мы все равно тебя поймаем, ублюдок!

Я вскочил на ноги, слыша, как скрипят подошвы по мокрой растительности, и чувствуя влагу на горящих ладонях. Тут у меня вдруг случился внезапный поворот мыслей, я вспомнил что-то насчет того, что куда-то опаздываю. Я продолжал бежать, сосредоточившись на этой мысли, проникаясь ею. У меня никогда не возникало особых проблем с опозданиями, я по подобным поводам никогда особо не страдал, это не превращалось у меня в настырные неврозы. Было такое однажды, тогда, в том номере гостиницы, но это дело прошлое, старое, не имеющее отношения к настоящему. Кошмар в замке был хуже, чем можно было ожидать. Ощущения, которые я тогда испытывал, как мне показалось, были не совсем мои.

Я прыгнул на следующий мостик и быстро понесся по нему, стараясь ступать ногами по самым краям планок, где они должны были держаться крепче. Мостик начал заметно раскачиваться из стороны в сторону и качался так сильно, что чуть не сбросил меня, но я все же добрался до следующего островка и увидел возникший впереди новый мост. Обернувшись, я убедился, что обогнал полицию на целый остров, и бросился к противоположной стороне. Острова тянулись впереди, и я уже начал гадать, сколько их еще мне придется пересечь и сколько мостов еще возникнет впереди.

Внезапно я почувствовал, что далеко-далеко впереди, сразу за самым дальним островком, в далекой бесконечности началась встреча, в которой я, как предполагается, должен принимать участие. Не моя вина, что я опаздываю. Случилось нечто скверное, нечто такое, что я должен был остановить. Я помотал головой, пытаясь избавиться от этого ощущения, потому что оно было не мое. Потом достал из памяти самое ничтожно маленькое воспоминание, в сущности, осколок воспоминания – менее чем секундный промельк светлых волос на солнце, смех маленькой девочки и железная лошадка-качалка со странной мордой, и окончательно и наверняка понял то, что уже начал подозревать. Я двигался в правильном направлении. Наши сновидения взаимно пересеклись, перемешались, и теперь меня мотало и швыряло вокруг да около отмирающих остатков снов Элкленда, которые, медленно тая, висели в воздухе, как дым в прокуренной комнате.

Едва я ступил на следующий мостик, как сразу понял, что он гораздо более хлипкий, чем предыдущие. Вместо планок здесь были связанные наполовину гнилые, потемневшие ветки и побелевшие сухие обломки коры. Каждый осторожный шаг по ним сопровождался треском, или мокрым хрустом, или скрипом, и мне пришлось сбавить скорость и найти подходящий ритм движения, совпадающий с колебаниями мостика, чтобы до конца пройти по этим ломающимся деревяшкам. Свет, и без того не слишком яркий, быстро угасал, а тяжелое дыхание и раздраженные вопли краснорожих полицейских преследовали меня не хуже потерявшего управление поезда.