Голову Сережа повернуть не мог, шея объявила итальянскую забастовку. Глаза к стачке не присоединились, кое-как Панкратов бросил взгляд вокруг — резкая, раскалывающая голову боль тут же наказала глазные яблоки за штрейкбрехерство.

Бетонная стена слева. Колючка, идущая поверху, освещена прожекторами. Периметр. Периметр у главного КПП. Его серая коробка рядом. Еще ближе площадка с техникой. «Урал»-кунг темнел в десятке шагов от Сережи.

«Я шел на КПП, — понял Панкратов, — там сегодня Славка Калюжный дежурит, и…» И что? Нелегкий путь начался с квартиры Ваньки Зинкина, у которого почти доспела сорокалитровая фляга браги… Это Сережа помнил хорошо. Та брага уже не доспеет и никогда не будет перегнана на более благородные и более градусные напитки… Да, все правильно… Человек семь или восемь молодых офицеров и штатских пили по очереди из ковша чуть пузырящуюся муть, отдающую дрожжами и карамелью, и Сережа пил, и… И что дальше? Не могли же свалить его с ног два-три литра этого лимонада… Значит, потом он пошел к КПП? Допустим. Но тогда путь пролегал вблизи «Хилтон-Девятки»… Ага, уже теплее.

«Никак не мог я пройти мимо «Хилтона» и ничего не выпить», –— перефразировал Сережа мысль любимого персонажа любимой книги. И память обрадовано подтвердила: точно так. Балдерис! Балдерис ухватил Панкратова за рукав и потащил внутрь, и там сидели Фонарюша с Цветковым, и пили они уже не брагу, а конечный продукт благородного искусства самогоноварения… Самый конечный…

(Вообще-то для относительно заботящихся о здоровье граждан сигналом к завершению перегонки становится прекращение возгорания продукта. Но некоторые, самые жадные, продолжают процесс, пока в капающей из аппарата жидкости остается хоть какой-то градус. Балдерис был из таких — жадных.)

Точно. Сережа знал, что слабая, почти не содержащая спирта жидкость бьет по организму с силой кумулятивного заряда — но иной наличествующей в ней отравной химией. Знал, но выпил… И не дошел до КПП. Свалился.

Понимание сути процесса принесло облегчение — и не только моральное. Панкратов собрался с силами и отодвинулся от зловонного продукта своей жизнедеятельности. Аж на двадцать сантиметров.

Старлея Славу Калюжного разбудил хлопок, даже не разбудил — вывел из легкой полудремы; послышалось стеклянное звяканье, Калюжный бросил взгляд за окно — там стало темнее. «Прожектор», — понял Слава, выходя за дверь. Накрылся светивший в степь прожектор, опять не выдержала полуторакиловатка, и в запасе в караулке всего одна, а без резерва нельзя, и опять зампотех Сашка Федоров будет ругаться и спрашивать издевательски, закусывают они лампами на полтора кила, или выменивают на них девок в степи, и Сашку можно понять, запасы тают, а с завода ничего и никогда уже не получишь… ну что там встали столбами эти пентюхи? — открывайте ворота, меняйте лампу! — бля, до конца смены шесть часов, а вздремнуть уже не удастся, потому как Звягинцев повадился лично проверять и периметр, и берег под утро, совсем полковник стал плох после смерти Олега, лицо мертвое, глаза вурдалачьи… когда спит — непонятно, и… — ну, что вы там копаетесь, как хромые мандавошки?! уроды, лампочку ввернуть-вывернуть и то проблема… — и наверняка скоро заявится этот упырь с проверкой, и уже не поспишь, и придется с утра, сразу, только вернувшись, нырнуть на час-другой под теплый Наташкин бочок, он обожает нырять вот так, утром, в уютную норку кровати, и прижиматься к горячей спине Наташки, и чуть-чуть подождав, чтобы нагрелись руки, браться за…

Стрела бьет в горло.

Славка хрипит — булькающе. Хватается за стрелу, тянет. Древко выдергивается неожиданно легко. Зазубренный наконечник остается в ране.

Стрелы летят отовсюду. И почти не промахиваются. Бронежилеты не спасают — стрелы бьют выше их, в горло, в голову. Фигуры в камуфляже падают, не успев ничего сделать. Короткая очередь — в никуда. Еще одна, и так же быстро обрывается. Лучников не видно.

Пальцы Калюжного скользят по застежке кобуры — впустую. Кобура мокра от крови. Его крови. Серые тени появляются неожиданно. Их много. Проскакивают в открытые ворота. Выныривают из темноты — из тыла, где-то и как-то просочившись через периметр. Калюжный не удивляется. Разворачивается и бросается в караулку. Ему кажется, что бросается. На деле — бредет, пошатываясь. За спиной не бой — избиение. Мечи и копья убивают беспощадно и быстро. Захлебывающиеся автоматные очереди внести перелом не могут…

Тумблер — скорей даже рычаг — общей тревоги на дальней стене, я добегу, обязательно добегу, думает Калюжный, достаточно лишь ухватиться за рычаг, и можно падать, радостно проваливаться в темноту беспамятства, и ему кажется, что он все еще бежит, все еще рвется к рычагу, и ноги действительно подергиваются, и сапоги скребут по грязному полу караулки, и…

Секиры, разрубившей ему голову, Славка Калюжный не почувствовал.

Сережа Панкратов видел все — и ничего не мог сделать. Пытался закричать — не получилось. Пытался отползти — не получилось. Неподалеку умирали люди — почти беззвучно. Разгильдяи, не надевшие сфер, сами подставляли глотку… Надевшие — пытались сопротивляться. Хрипы, приглушенные стоны, редкие очереди.

Но ночной стрельбе у периметра никто в Девятке уже не удивлялся. Привыкли, даже не просыпались… Сигнал тревоги так и не включился.

Потом все кончилось. Своих — живых — не осталось. Только чужие. Возле «Урала» щетинятся стрелами две кучи тряпья — черпаки, закемарили в кунге, радуясь, что сегодня обойдется без еженощных казарменных развлечений. Конечно, уснули без броников… Хотя и те не помогли бы выскочившим спросонья. Серая тень нависает над черпаками, деловито выдергивает стрелы. Показалось — один шевельнулся. Жив? Не показалось — короткий взмах ножа — шевеление прекратилось. Сережа сжался, стараясь быть маленьким и незаметным….

Из бака «Урала», пробитого стрелами, тянуло бензиновой вонью, но даже она не могла перекрыть запах крови.

Потом по бетонке глухо застучали обернутые войлоком копыта — всадники въезжали в ворота, сотня за сотней, и казалось — конца им не будет.

Сережа надеялся, что они пройдут, и он сможет как-то поползти, и добраться до караулки, она не обесточена, свет горит, и можно найти кнопку, или чем они там включают тревогу…

Напрасная надежда. Вырезавшие караул нукеры никуда от ворот уходить не собирались — крепость Карахара не должна была стать мышеловкой.

Невдалеке, там где дорога огибала рембазу и уходила к жилому городку, раздался панический вопль. Но быстро замолк.

Водила из черпаков, везший Звягинцева и Прилепского на проверку постов в открытом «уазике», просто обалдел, увидев двигающуюся навстречу темную массу всадников.

Обалдел и не попытался сделать ничего — лишь давил на газ, вцепившись в руль мертвой хваткой. Через секунду она стала действительно мертвой — стрела вошла парнишке в глаз. Звягинцев хрипел, пришпиленный к спинке сиденья несколькими стрелами. Трусоватый Прилепский среагировал быстрее, сполз вниз, вжался в днище машины — длинное тонкoe копье ударило в спину коротко и безжалостно.