тут присмотревшись к месту падения Женя увидел под стеллажом тело. С помощью Максимилиана Громовержца он кое-как приподнял неподъемный металлический стеллаж и чуть сдвинул его с придавленного человека. Это оказался один из тех двух рабочих, что дважды встречались им в цеху. Тот который постарше и с бородой. Неудачливые грабители озабоченно присели к пузатому мужчине. Он был определенно мертв, во всяком случае признаком жизни он не подавал. Его грудная клетка была частично вдавлена, изо рта тянулась кровавая река, впитываясь в бороду.

09:50 – 10:03

Ему было противно даже прикасаться к юному мерзавцу и он бы спустился в цех и нашел бы какие-нибудь чистые хлопчатобумажные перчатки, которые регулярно выдавали рабочим (он бы обязательно нашел чистые, для пущей верности еще слепленные между собой резиновыми вклейками), но для этого Даниилу Данииловичу пришлось бы на какое-то время оставить этого ублюдка одного. Приходилось пересиливать себя и работать голыми руками. Сперва, прежде чем браться за молодого гаденыша, Шепетельников свесил голову вниз в цех и убедился, что второго гада (бородатого) как следует придавило стеллажом с бобинами пленки. Здоровяк не шевелился, из-под груды бобин высовывалась нога, а по бетонному полу медленно растекалась темная кровь. Одна стойка стеллажа лежала прямо на том месте где у мужика должна быть голова.

Шепетельников кивнул. С этим покончено, теперь надо браться за молодого. Генеральный директор заволок юношу обратно в кабинет Соломонова и усадил на вращающийся стул. Переведя дыхание и ополоснув руки в чавкающей под ногами воде, Даниил Даниилович нашел в ящике стола скотч и как следует примотал им бессознательное тело молодого человека в красной курточке «Фрунзенская птицефабрика №1». Вот тварь! Шепетельников самолично одобрял дизайн фирменной спецодежды, выделял на пошив средства, выдавал каждому работнику за счет предприятия, а этот сукин сын плевать хотел на его заботу, одел какую-то паршивую «Птицефабрику»! Где он только ее взял? А ведь Даниил Даниилович знал этого недоросля. Ну не лично, конечно, не хватало еще чтобы Шепетельников лично знакомился со всеми рабочими. Но генеральный неоднократно видел эту молодую рожу, слишком миловидную, чересчур привлекательную чтобы работать на таком предприятии как ОАО «Двери Люксэлит». Такому симпатяге, за которым, наверное, все бабы бегают, работать бы в каком-нибудь ночном клубе за барной стойкой или, на худой конец, в офисе дилерской компании. Что он тут делает, в этой омерзительной клоаке, известной под брендом «Двери Люксэлит»? Это ведь совсем не его уровень.

Молодой человек глухо застонал. Шепетельников поморщился. Какой отвратительный звук. Как будто младенец обосрался во сне. «На каком же станке ты ишачишь? – думалось Даниилу Данииловичу. – На четырехстороннем фрезеровочном? Нет, там другие. На большом прессе? Не помню, да и какая мне, к чертям собачьим, разница!»

Не желая испачкать ладонь в крови Шепетельников похлопал гаденыша по щекам бирюзовой пластиковой папкой с какими-то документами. Несколько листочков из папки выпали и плавно упали в воду под ногами. Молодая скотина мотнула теменем, промычала что-то телячье и, наконец вскинула голову и раскрыла глаза. Левую часть лица заливала кровь из рассеченного виска над ухом.

– Только не ори! – предупредил Шепетельников, снимая свою меховую шапку-кастрюльку и аккуратно вешая ее на высокую напольную вешалку. Ему становилось душновато в зимней одежде. Молодой же задергался, пытаясь освободиться, напряг мускулы плеч и груди, но скотч так просто не рвется. Недаром же во всех триллерах и боевиках жертву связывают именно скотчем.

– Вы что делаете? – молодой по привычке обращался к своему главному боссу на «вы». – Отвяжите меня! Эй, отвяжите! Вы что?

– Не ори! – рявкнул Шепетельников и наотмашь шлепнул молодого мерзавца папкой по щеке. Раздался звонкий хлесткий звук. Молодой человек обескураженно вылупил глаза, но рот прихлопнул. – Будешь орать – сильно пожалеешь. Понял? – молодой все еще молчал, не совсем осознавая свое затруднительное положение. – Я спрашиваю – понял?

– Да…

Шепетельников поправил свои большие квадратные очки в черепаховой оправе. Оставив привязанную жертву в центре кабинета, он подошел к окну, широкий подоконник которого был совершенно пуст. Соломонов отличался поразительным даром не задумываясь избавляться от лишних предметов, которые, по его мнению, ему не пригодяться длительное время или без которых он может обойтись. В его кабинете не было ничего лишнего, только то что нужно непосредственно для выполнения работы, а все постороннее он считал лишними пылесборниками. Даниил Даниилович встал возле окна и призадумался. Почему-то в этот неоднозначный момент его потянуло на философский лад и он в очередной раз подумал над разнообразием видов из окон. В мире миллиарды окон и столько же видов, виды из окон никогда не повторяются и у каждого окна свой вид. Даже если окна расположены рядом, но виды у них хоть чуть-чуть, но отличаются. Это как отпечатки пальцев у человека, невозможно найти двух людей с одинаковыми отпечатками, пусть они будут даже однояйцевыми близнецами. Так же с окнами. Вот у этого окна вид такой – часть бокового дворика, часть парковки, слева – трасса и лесопосадки, справа – виднеется соседнее крохотное закрытое СТО. Вдалеке, если присмотреться, то сквозь пургу можно различить жилые панельные городские пятиэтажки. И этот вид принадлежит исключительно этому окну, а вот у соседнего окна, что расположен в комнате мастеров вид будет похож, но чуть-чуть отличаться. Из другого окна парковку видно чуть больше, а еще видно, как работники переходят трассу по пешеходному переходу чтобы попасть на остановку общественного транспорта.

Даниилу Данииловичу стало очень противно. Как ему надоела эта проклятая фабрика! Как ему обрыдло ежедневно смотреть один и тот же пейзаж из окна своего кабинета (отсюда офисное здание не видно). Кто бы знал до чего ему тошно! Он по-прежнему был одет по-зимнему, от чего ему становилось душно. Шепетельников распахнул окно, впустив в кабинет ледяной ветер зимней метели. Вот так стоя лицом к распахнутому настежь окну и сцепив руки за спиной, он невольно придался грустным воспоминаниям. Он знал, что стоит тут последний раз в жизни, что огнеопасный газ уже послан по системе вентиляции и до большого взрыва пройдет около десяти-двеннадцати часов, может больше. Пройдет этот день, пройдет ночь… Наверное, под утро рванет. Завтра в это же время вот под этим самым распахнутым сейчас окном будут стоять пожарные расчеты, возможно к этому самому окну будут тянуть лестницу. Сюда в этот залитый водой из кулера кабинет заведующего производством полезут спасатели, не зная, что хозяин этого кабинета объят пламенем в самом цеху. Мерзавцы! Все мерзавцы и твари! Как же Шепетельников их всех ненавидел, не только пожарных, но и вообще