Что же до растраты — тут сомнений не было, но преподобный пошел испытанным путем: публично покаялся в том, что поддался искушению, признался в собственной греховности, затем подробно рассказал, как именно грешил. Это было горькое питье, но врачующее — он смирился, чтобы спасти собственную душу. Затем следовала униженная, слезливая мольба о прощении, обращенная к Богу и к людям, в особенности к собратьям по Церкви ПетрОлеума. И вуаля! Он получил отпущение, омылся от пятнающего греха и приготовился начать жизнь заново. Ибо кто может отказать в прошении человеку, который столь явно раскаивается?

— Так что он на свободе, — подытожил Адам. — Оправданный и восстановленный в должности. Дружки из Нефтекорпа его отмазали.

— Сволочь, — сказал Зеб. — Точнее, сволочи.

— Он начнет на нас охотиться, и у него будут на это деньги — дружки из Нефтекорпа дадут. Так что будь начеку.

— Понял, пойду сяду на чек и буду сидеть, — сказал Зеб. Это была его старая шутка. Раньше она смешила Адама. По крайней мере, услышав ее, он улыбался. Но сейчас не улыбнулся.

Как-то вечером Зеб околачивался в баре в «Чешуйках» — надев, как обычно, черный костюм, темные очки Медведя Смока и значок со змеей, а также непроницаемое выражение лица, не дружелюбное и не угрожающее. Он прислушивался к разговорам через приемник в золотом зубе, и вдруг один из вышибал на дверях сообщил ему нечто, от чего он сразу подобрался и выпрямился.

Но на этот раз сигнал касался не больболистов. Совсем напротив.

— Идут четверо шишек, — сказали в зубе. — Трое из Нефтекорпа, один — Церковь ПетрОлеума. Тот проповедник, которого показывали в новостях.

Зеба окатило адреналином. Это преподобный, больше некому. Узнает ли его этот извращенец, женоубийца, истязатель детей и садист? Или нет? На всякий случай он огляделся в поисках тяжелых метательных снарядов. Если поднимется крик «Держи его», он швырнет в преследователей парой хрустальных графинов и помчится сломя голову. Все тело напряглось до звона.

Вот они идут — предвкушая веселье, судя по смеху, подколкам и похлопыванию друг друга по спине (это был максимум телесного контакта для выражения квази братских чувств, разрешенный в высших эшелонах корпораций). Их ждут шампанское, лакомые кусочки и все, что к ним прилагается. Чаевые направо и налево — если, конечно, персонал позаботится, чтобы у клиента стоял. Что толку в богатстве, если им нельзя хвалиться, осыпая чаевыми свиту, играющую тебя-сверхчеловека?

У корпоративных шишек считалось круто проходить мимо наемных охранников в «Чешуйках» так, словно их не существовало. Кто будет смотреть в глаза столбу или дверному косяку? Вероятно (говорит Зеб), эта мода существовала еще со времен римских императоров. Но она сработала на руку Зебу, потому что преподобный не удостоил его даже взглядом. Впрочем, даже если бы он удосужился посмотреть, то все равно не узнал бы Зеба — он увидел бы мужчину со щетинистым в клеточку лицом, в черных очках, с бритой головой и остроконечными ушами. Но он не удосужился. А вот Зеб посмотрел на преподобного, и чем дольше смотрел, тем больше ему это зрелище не нравилось.

Под потолком крутились зеркальные шары, осыпая клиентов и выступающих артисток световой перхотью. Играла музыка: ретротанго, словно извлеченное из консервной банки. Пять девушек-«чешуек» в костюмах с блестками извивались на трапециях: сиськами к полу, тела изогнуты буквой С, ноги закинуты за голову, одна справа, другая слева. Улыбки сверкают в черном свете. Зеб бочком отошел к барной стойке, и зеленая дама со слоном в потайном месте перекочевала к нему в ладонь. «Пойду отолью, — сказал он Джебу, своему напарнику. — Прикрой меня».

Оказавшись в сортире, он вытащил слона и извлек три волшебные таблетки: черную, белую и красную. Слизал соль с пальцев и переложил таблетки в передний карман пиджака. Затем вернулся на пост, а чешуйчатую даму вернул на полку — она даже не звякнула. Никто и не заметил ее временного отсутствия.

Преподобный и его трое спутников веселились на полную катушку. Они что-то празднуют, решил Зеб: скорее всего, возвращение преподобного к тому, что они считали нормальной жизнью. Чешуйчатые красотки угощали их напитками, а над головой извивались и сплетались танцовщицы, словно лишенные не только позвоночника, но и всех остальных костей. Они показывали кое-что, но не самое сокровенное: «Чешуйки» считались высококлассным клубом, и за удовольствие видеть всю картину здесь нужно было платить отдельно. Этикет требовал, чтобы клиенты восторгались зрелищами; греховная акробатика была не совсем во вкусе преподобного, так как девушек никто не истязал, но он вполне сносно притворялся, что танец ему нравится. Улыбка у него была какая-то ботоксная, словно не улыбка вовсе, а гримаса из-за паралича лицевых нервов.

К бару подошла Катрина Ух. Сегодня она была одета орхидеей — в лепестки сочного персикового цвета с лавандовой отделкой. Питон Март обвивался вокруг шеи и одного обнаженного плеча.

— Они заказали ВИП-обслуживание для своего приятеля, — сказала она бармену. — С «Райским вкусом».

— Побольше текилы? — уточнил он.

— Со всеми наворотами, — ответила Катрина. — Я пойду скажу девочкам.

ВИП-обслуживание заключалось в том, что клиенту предоставляли отдельный кабинет (с потолком в перышках и зеленым атласным покрывалом на кровати) и трех рептилий-«чешуек», готовых выполнить любую причуду клиента. «Райский вкус», крышесносный коктейль из семейства «драконьих хвостов», гарантировал максимальное наслаждение. Проглотив его, клиент немедленно отплывал в мир чудес по волнам собственных фантазий. Зеб перепробовал разные виды услуг, предлагаемых в «Чешуйках», но отведать «драконьего хвоста» не рискнул: боялся видений, которые могли его посетить.

Вот он, «Райский вкус» для преподобного, на стойке бара. Коктейль был темно-оранжевый и слегка пузырился. В нем торчала палочка для помешивания, воткнутая в коктейльную вишню. Вокруг палочки обвилась пластиковая змея. Она была зеленая и блестящая, с большими глазами и улыбающимся, будто накрашенным ртом.

Зебу следовало бы противостоять первым недобрым порывам души. Он честно признает, что поступил необдуманно. Но он вспомнил пословицу про то, что надо брать от жизни все — другого раза не будет. И сказал себе, что, пожалуй, преподобный уже израсходовал отпущенный ему раз. Потом задумался о том, какую из таблеток бросить в коктейль — белую, черную или красную. «Чего ты жмешься? — упрекнул он себя. — Клади все».

— Давай, приятель, веселой тебе ночки! Вставь им хорошенько! Пускай узнают настоящего мужика! — Неужели подобные архаичные возгласы еще в ходу? По-видимому, да. Приятели похлопывали преподобного по спине и многозначительно похохатывали. Потом его увели три гибкие змейки. Все четверо хихикали: жутковато вспоминать задним числом.

Зебу очень хотелось смениться с вахты у бара и пойти в комнату видеонаблюдения, где два охранника постоянно следили за тем, что творилось в отдельных кабинетах с перистыми интерьерами. Он не знал, что будет от таблеток. Вызывают ли они серьезную болезнь? Если да, то какую? Может быть, они действуют не сразу, а только через сутки, через неделю, через месяц. Но если они все же срабатывают мгновенно, Зеб больше всего на свете хотел бы видеть результат.