Финансировал все мои покупки отец. Он видел, что старина – это не просто мимолетная блажь, а страсть, которая имеет продолжение, поэтому всячески поддерживал мои начинания. Художником он был плодовитым – писал по картине в день. В ту пору цены на его работы казались мне фантастическими. Закупочные комиссии Выставочного фонда, Министерства культуры и Музейного фонда оценивали каждую папину картину в 1000 рублей – при средней зарплате в 100–120 рублей – огромные деньги. Поэтому на шестнадцатилетие отец решил сделать мне очень щедрый подарок – 5000 рублей. Такую же сумму я получил, когда мне исполнилось восемнадцать лет. Эти деньги я не прогулял и не прокутил, а целиком потратил на старину, после чего предоставил отцу полную смету своих расходов – что и за какую сумму купил. Столбиком в обычной ученической тетрадке я записывал:

Наперсток серебряный – 3 рубля.

Щеточка для ломберного столика карельской березы – 4 рубля… и так далее.

На подаренные отцом деньги я купил немало мебели, множество прекрасных уникальных старинных книг по истории искусства и, конечно, старинные платья. Первое платье для будущей коллекции я приобрел за 10 рублей, когда мне было семнадцать лет. Этот наряд, сшитый из сиреневого фая, в 1886 году составлял часть приданого одной калужской купчихи. Его мне посоветовала приобрести у своих старых знакомых моя тетя, пианистка Ирина Павловна Васильева. Она была моим добрым ангелом.

Тогда же я придумал расклеивать по Москве напечатанные на машинке объявления: “Куплю старинные сонетки, лорнеты, бисерные кошельки, сумочки, боа из страусовых перьев, платья, зонтики и туфли…” Я понимал, что если просто написать “куплю старинные вещи”, то мне станут предлагать всякую всячину вплоть до прялок, самоваров и утюгов. По указанному в объявлении номеру нашего домашнего телефона мне каждый день звонили старорежимные старушки. Дребезжащим голосом они сообщали:

– У меня для вас кое-что есть. Пишите адрес.

Далее следовало: 3-я Мещанская, дом 3, квартира 8. Звонить два раза. Или что-то в этом роде.

Старушек мои визиты приводили в восторг! У них десятилетиями в шкафах пылились старинные вещи, которые никого не интересовали. И вдруг мое объявление! А у них пенсия рублей 30. Но тут приходил Васильев и накупал на 25 рублей. У старушки был настоящий праздник. Она себе покупала торт и заказывала новые зубы!

Так, через объявление, я познакомился с удивительной Марианной Кавериной, внучкой одного из пайщиков Московского художественного театра. Она сохранила два платья, созданных Надеждой Петровной Ламановой. Одно из них, серое, 1920-х годов, вышитое стеклярусом, я приобрел за 25 рублей. От второго платья отказался, о чем теперь страшно жалею. Это шелковое платье изумрудно-оранжевого цвета было распорото на куски, а я на тот момент не умел хорошо шить и не имел реставраторов. Молодо-зелено!

Так же, через приклеенное к водосточной трубе объявление, на меня вышла кузина известной киноактрисы эпохи нэпа Софочки Магарилл. Софьи Зиновьевны не стало в 1943 году. Она умерла в Алма-Ате от брюшного тифа, а ее кузина жила в Москве и в голодные годы выживала тем, что потихоньку продавала вещи, принадлежавшие актрисе. Торговля у нее была организована как на блошином рынке. На накрытом скатертью столе лежали перевязанные бечевкой мелкие аксессуары. К каждому прилагался ценник: 3 рубля, 5 рублей, 10 рублей… Настоящий магазин на дому.

Тогда же я познакомился с семьей обрусевших немцев по фамилии Шлезингер, у которых приобрел зонтики, пальто, визитные платья… Цены, конечно, кусались. Платье могло стоить 40 рублей, а если из кружева, то и все 80.

Примерно в то же самое время, а речь идет о середине 1970-х годов, я познакомился с известной киноактрисой Еленой Тяпкиной, снимавшейся еще с Любовью Орловой в фильме “Веселые ребята”. Она переезжала с одной квартиры на другую и в ожидании грузовой машины сидела под зонтиком на каком-то пустыре в компании двух очень странных людей – лилипута и великана. Вокруг стояли корзинки, картонки, коробки и тюки. Я подошел к этой экзотичной троице и сказал:

– Какой у вас красивый зонтик!

– С этим зонтиком я снималась в фильме “Веселые ребята”, – сообщила Тяпкина низким поставленным голосом. – Три рубля за него дадите?

У меня нашлись в кармане три рубля, и я тут же купил у нее этот зонтик.

Еще одной находкой тех лет стал гардероб Нины Сергеевны Даниловой, дочери священника Сергея Белокурова, расстрелянного в 1938 году на Бутовском полигоне и только в начале 2000-х канонизированного в святые новомученики. С Ниной Сергеевной еще со школьной скамьи дружила Ирина Павловна Васильева. Она-то нас и познакомила. Приехав в Раменское, я попал в тот самый дом, где жил отец Сергий, на улочке между двумя церквями. Дочь открыла передо мной сундук с платьями и сказала:

– Выбирайте.

Одно из платьев в 1925 году она собственноручно сшила из рясы расстрелянного отца. Сегодня этот скромный наряд из коричневой шерсти вызывает в памяти воспоминания о массовых расстрелах священнослужителей и о том, как приходилось выживать членам их семей. Помните – рукописи не горят? А платья рассказывают нам правдивую историю нашей страны.

Рядом с нашим домом жила театральная художница Валентина Измайловна Лалевич, вдова художника Николая Сосунова, друга моего отца, работавшая долгое время в Центральном детском театре, а позднее – в Театре на Малой Бронной. Она с радостью подарила мне старинные ажурные пальто и кружева. Мой интерес к коллекционированию привлек внимание еще одной знаменитой художницы по костюмам – Лидии Ивановны Наумовой, которая работала в кино. Ее братом был знаменитый актер Михаил Жаров. Лидия Ивановна, добрейшей души человек, жила в районе станции метро “Аэропорт” в маленькой квартире, где наибольшее впечатление на меня произвел шкафчик красного дерева, заполненный альманахами мод XVIII века. Перед шкафчиком стояла шелковая туфелька на небольшом каблучке, из которой, как уверяла Наумова, гусары пили шампанское за здоровье дам.

Когда Лидия Ивановна работала над “Иваном Грозным” Эйзенштейна, для нужд костюмерной были открыты запасники Оружейной палаты. Ведь съемки проходили во время Великой Отечественной войны. Текстильная промышленность тогда переживала глубочайший кризис. Не до кинематографа было. Как вспоминала сама художница, для перекроя ей выдали подлинные церковные облачения из кремлевских запасников. Сохранившиеся куски старинной парчи, вышивки золотом, платки, оплечья Лидия Ивановна подарила мне. Это меня не удивляет! Большое количество раритетной парчи из Кремля было продано большевиками американскому миллиардеру Хаммеру на изготовление дамских сумочек. Несколько из них, 1930-х годов, находятся в коллекции моего Фонда.

Мое увлечение антиквариатом было настолько сильным, что я даже вступил в Общество охраны памятников архитектуры. Взнос оказался копеечным. Точнее, трехкопеечным. За три копейки в месяц я получил то, что в фильме “Бриллиантовая рука” называли “ксивой”, то есть документ. Корочки члена Общества охраны памятников старины открыли передо мной многие двери. Жившие в коммуналках старушки смотрели на меня с большим уважением.