В провинции был Павел Иванович тих и безгласен. Неприятностей особых не доставлял, жил мирно, с соседями ладил. Приступы донимали его нечасто. Гости, делаясь свидетелями припадка, не слишком изумлялись – мало ли чудаков на белом свете? Зато хлебосол, добрая душа… Внешнее сходство с родителем тоже никого не удивляло – сын и должен походить на отца, чего уж там. Удивляло другое: казалось, сын помимо черт лица норовил подхватить от столичного батюшки и все его привычки.

Биографию тщился повторить, что ли?

Увлекся театром, в усадьбе завел труппу из крепостных; наезжая в Тамбов, волочился за актрисами. Все хотел жениться на трагических героиньках, подражавших таланту Семеновой, – оттащили за уши, запретили. Первый раз в жизни Павел Иванович кричал, ножками топал: не удержите! Не сейчас, так в старости женюсь![69]Обидевшись, в имении жил во грехе с дворянской девицей Макаровой – Елизаветой Ивановной, полной тезкой покойной маменьки Павла Ивановича. Так и звал ее: «матушка моя» – не стесняясь окружающих.

Был плодовит, как старый князь, – Макарова рожала ему каждый год.

А брат Константин Иванович жил рядом – приглядывал…

– Куда же вы?

– Извините, Константин Иванович. Я обещал князю Волмонтовичу, что присоединюсь к нему в самом скором времени. Уверен, мы с вами еще вернемся к этому разговору.

– А сеанс? Вы проведете с Павлушей месмерический сеанс? Настоящий? Я читал, что нужен ушат с магнитной водой…

– Обязательно. Но позже.

– А коньяк? Здесь еще полбутылки…

– И коньяк – позже. Укройте брата пледом, ему полезно тепло…

– Когда он проснется?

– Уже скоро. Будет хорошо, если по пробуждении он сразу увидит вас. Присутствие родственников благотворно влияет на распределение флюида.

– Не забудьте – завтра с зарей!

– Да, я помню…

Константин Иванович вздохнул, берясь за бутылку. Украдкой вздохнул и Эрстед: став невольным свидетелем месмеризма, предводитель дворянства, как это бывает с впечатлительными людьми, сделался чрезвычайно словоохотлив. Его рассказ о брате был интересен Эрстеду. Полковник собирался сдержать слово и провести с Павлом Ивановичем полноценный сеанс нормализации флюида…

Но сейчас его действительно ждали внизу.

Двух князей – настоящего и фальшивого – Эрстед заприметил еще из окна кабинета. Со стороны Волмонтович и китаец, прогуливаясь по осеннему саду, вполне могли сойти за закадычных приятелей, что встретились после долгой разлуки и теперь поглощены увлекательной беседой. В увлекательности беседы Эрстед нисколько не сомневался. А потому спешил присоединиться – пока не начались пальба и рукоприкладство. Он не знал, чего опасается больше: хитрой восточной каверзы со стороны китайца – или того, что гоноровый шляхтич без обиняков свернет «Енгалычеву» шею.

Каким же фанатичным упрямством надо обладать, чтобы плыть за врагом из самого Китая, следить по всей Европе и настигнуть в российской глуши! Упорство азиата вызывало уважение – и тревогу.

В гостиной датчанина пытались зазвать за стол. Помещики с семьями как раз усаживались слегка закусить перед тем, как в столовой приняться за настоящий ужин. Сославшись на неотложное дело, Эрстед дал обещание вскоре присоединиться к компании – и ретировался. Бегом миновав переднюю, он запнулся в темных сенях, едва не упал и, чертыхнувшись, вылетел на крыльцо.

Беседка, увитая гирляндами плюща, живо напомнила ему визит к Лю Шэню. Молодой француз, читавший в беседке газету, лишь усиливал сходство. Холодный март в Пекине, Волмонтович декламирует стихи Андерсена…

История свивалась в кольцо, норовя ухватить себя за хвост.

Эрстед заторопился в обход дома. Под ногами чавкало. Сапоги сделались пудовыми – к подошвам липли комья грязи и палые листья. Дождь, моросивший с утра, утих, но прелести пейзажу это не прибавило. Голые яблони с немым укором тыкали ветками в серую дерюгу небес. Эй, там, наверху! Хоть снегом наготу прикрой, что ли? Две мраморные статуи – Амур и Венера – с недоумением взирали друг на друга.

«Мать, куда нас занесло?» – спрашивал Амур.

Венера отмалчивалась.

Китаец и Волмонтович фланировали меж деревьями едва ли не под ручку. Прямые, как жерди, внимательные до оскомины. Каждый поигрывал тростью – на свой оригинальный манер. Оба не спускали друг с друга глаз, но вцепиться в глотки не спешили. Эрстед перевел дух, подобрал суковатую палку, счистил с обуви грязь, чуть помедлил, чувствуя себя не в своей тарелке; забросил палку вглубь сада…

И уже без спешки двинулся дальше.

– Гутен таг, герр Алюмен.

Китаец учтиво приподнял шляпу. Говорил он на превосходном немецком, как и во время последней их встречи в Фучжоу. На миг Эрстеду почудилось: туго взведенная пружина вот-вот сорвется, и Волмонтович…

Нет, ничего не произошло.

– Огнестрельного оружия у него нет, – деловито сообщил поляк. – Возможно, кинжал или клинок в трости. Не подходите к нему ближе чем на три шага.

Эрстед кивком поблагодарил князя за заботу.

– Гутен таг, герр секретарь. Или – ваше сиятельство? Вы ведь нынче титулованная особа…

– Наедине зовите меня Чжоу Чжу.

– Вы проделали долгий путь, герр Чжоу. Но, боюсь, совершенно напрасно. Тайна серебра Тринадцатого дракона – больше не тайна. Вы опоздали.

– Я знаю.

– Тогда зачем весь этот маскарад? Не можете смириться с тем, что мы ускользнули от вас? Считаете это оскорблением? Желаете смыть кровью?

– В определенной степени да, – не стал отпираться китаец.

– Ваша настойчивость делает вам честь. Но назовите хоть одну причину, которая мешает мне сдать вас российским властям как китайского шпиона, незаконно присвоившего чужое имя и титул? Уверен, в Третьем отделении вас встретят с распростертыми объятиями.

Эрстед блефовал. Его самого в Третьем отделении мог ждать неприятный сюрприз.

– Не думаю, – китаец улыбнулся, словно прочтя его мысли, – что вам захочется связываться с местной полицейской бюрократией.

– Ничего, нам не привыкать. Опыт имеется. Думаете, датские бюрократы чем-то лучше российских?

– Есть и другой выход, – вмешался Волмонтович. – Долг платежом красен. Что скажет пан Чжоу насчет ватаги головорезов, которая совершенно случайно повстречает его на дороге? Точь-в-точь как в Фучжоу? Места дикие, разбойнички пошаливают… И никакой бюрократии!