Ладно, мой маленький императорский пингвин, мне, похоже, предстоят трудовые выходные, внутренние дела «Штатлинг», но каждую седьмую минуту я смотрю в потолок или в пол, представляя твое открытое честное лицо, и в эти минуты я совершенно безмятежен и совершенно влюблен.

Юни-сон — Юни-сон:

Это я пишу для себя. Однажды я захочу вспомнить этот день и примириться с тем, что собираюсь сделать.

Вся моя жизнь была полна сомнений. Но теперь им места нет. Я сознаю, что для таких решений слишком молода, но деваться некуда.

Иногда я скучаю по Италии. Хочется быть чужаком без никаких связей. Может, Америки скоро не станет, но ведь я никогда и не была американкой. Это все показуха. Я всегда была кореянкой из корейской семьи, поступала, как все корейцы, и горжусь тем, что это означает. Это означает, что, в отличие от многих людей вокруг, я знаю, кто я.

Проф. Марго по Настойчивости говорила: «Тебе ДОЗВОЛЕНО быть счастливой, Юнис». Какая идиотская американская идея. Каждый раз, подумывая наложить на себя руки в общаге, я вспоминала слова проф. Марго и давай хохотать. Тебе ДОЗВОЛЕНО быть счастливой. Ха! Ленни вечно цитирует одного парня, зовут Фройд, он был психиатр и говорил, что максимум, на что мы можем рассчитывать, — превратить все наше чокнутое горе и все дерьмо наших родителей в обычное несчастье[97]. Я подписываюсь.

Я это чувствую, просыпаясь рядом с Джоши. И еще немножко волнуюсь. Мы с мсье Коганом отрабатывали мазки, и у Джоши было такое сосредоточенное лицо — просто невероятно. Нижняя губа отвисла, как у мальчика маленького, и он так осторожно дышал, как будто в мире ничего нет важнее этих мазков. Есть в этом какая-то сила — в умении все от себя отпустить и сконцентрироваться на том, что снаружи. Наверное, у Джоши в жизни было много счастья, и он знает, что с ним делать.

А потом он заметил, что я смотрю, и улыбнулся, как мальчишка, и втянул губу, чтобы выглядеть на свои годы, чего он, по-моему, больше не умеет. И я подумала: ну ладно, я уйду от Ленни и всю жизнь буду просыпаться рядом с Джоши, буду стареть, а он молодеть. Как-то это правильно. Типа, это мое наказание. Утро, день, ночь, секс, ужин, шопинг, чем бы мы ни занимались, Джоши меня не обламывает, но и не наоборот. Я просто хочу вместе с ним отрабатывать мазки и слушать это ровное-ровное дыхание. У него есть старые шлепанцы, которые аккуратно стоят у кровати, чтоб он с утра первым делом в них влез, только они ему велики. Он в них шаркает, как старик. И вот это я могу исправить. Я могу его исправить. Я так рада, что он прислушивается к критике. Первым делом надо ОБЯЗАТЕЛЬНО раздобыть ему новые шлепанцы. Наверное, я с Джоши — как моя мать, только мне больше повезло. Ну, как у Фройда: обычное несчастье.

Ленни. Простит ли он меня?

Временами мне кажется, будто я какой-то мусороперерабатывающий комбинат — разные люди через меня передают друг другу любовь, ненависть, соблазнение, влечение, отвращение, все-все. Я бы хотела быть сильнее, увереннее в себе, чтобы всю жизнь провести рядом с таким, как Ленни. Потому что у него тоже есть сила — не такая, как у Джоши. У него сила милых рыбьих рук. У него сила — сунуться носом мне в волосы и сказать, что вот теперь он дома. У него сила плакать, когда я у него отсасываю. Ленни вообще КТО? КТО так делает? Кто еще мне так откроется? Да никто. Потому что это риск. Ленни — рисковый человек. Джоши сильнее, но Ленни гораздо рисковее.

Я хотела одного: чтобы мои родители целиком отвечали за то, какая я бестолочь. Хотела, чтоб они признали свои ошибки. Но теперь мне это не важно.

Обычное несчастье, то, что доктор прописал, но к тому же обычная общая ответственность.

Я больше не могу оставаться побитой маленькой девочкой. Я должна быть сильнее отца, сильнее Сэлли, сильнее мамы.

Прости меня, Ленни.

Я тебя люблю.

Юни-сон — Голдманн-Навсегда:

Ты, милый, я смотрю, деловая колбаса. Меня очень возбуждает, что ты много работаешь, Джоши. Нет ничего сексуальнее трудолюбивого человека, — меня так воспитали, и этого родительского наследия я НЕ стыжусь. Меня сейчас переполняет столько эмоций. Это не просто благодарность за то, что ты сделал для моих родных, — это глубокая, сильная любовь. Я ли тот Новый человек, которого тянет к тебе? Да, Джоши, это я. Иногда я вижу на улицах мужчин и женщин, они красивы, но у них красота очевидная, медийная такая красота. А ты настоящий. Не переживай из-за секса, милый. Я отнюдь не секс-машина. Обнимать тебя, принимать с тобой душ, СИЛЬНО тереть тебя мочалкой, выбирать, что надеть, обниматься на диване, готовить эти обезжиренные черничные оладьи — я никогда ни с кем не делала ничего восхитительнее. Просто быть с тобой в одной комнате уже возбуждает. Я так по тебе соскучилась. У тебя НЕ стариковские руки. Ты гораздо сильнее Ленни, и у тебя мягкие красивые губы. Только шею тренируй, пожалуйста, потому что лизать тебе придется часто! Ха-ха-ха.

О родителях: мне иногда кажется, что я слишком много тебе рассказываю. Я знаю, сама виновата — мне кажется, будто я должна трещать про них со всеми, кого люблю. Вываливать на кого-нибудь свою жизнь — типа, единственное, что мешает мне весь день сидеть в холодильнике и откармливать мою и без того ЖИРНУЮ задницу. Я просто не знаю, честно ли поступила с ними и с тобой, рассказав о себе, Сэлли и маме. Хорошие моменты тоже, знаешь ли, случались. В Томпкинс-парке незадолго до Перелома отец спросил, как у меня дела. Я знаю, что в глубине души он хороший человек, просто у него жизнь трудная, и от этого мне грустно. Иногда, когда я скучаю по тебе, мне вот так же грустно — будто к тебе мчится вся моя жизнь, и мне не терпится быть с тобой.

Фу, я только что смотрела канал одного ямайца, его депортировали из Нью-Йорка, и он плакал, вся семья в слезах, он говорил дочери, что вернется, а им лучше оставаться в городе, потому что безопасно. Я сама чуть не разрыдалась. Я говорила, что волонтерствовала в приюте для албанок, которых в Рим переправляли? Лучше бы обойтись без депортаций. И это ведь ужас, что наш комплекс зачистят. Ленни столько денег вложил в эту квартиру, и у него куча книг. А со стариками что? Куда их поселят? Они же умрут. Ты не можешь чем-нибудь помочь, милый? Ладно, Ленни уже возвращается, я слышу, как он сопит и кряхтит. Побегу. Прекрасных тебе выходных, Джоши. Я думаю только о тебе, мечтаю только о тебе. Я верю тебе и ты мне очень, очень нужен. Со мной никогда не случалось такого чуда, как ты.

21 октября

Чхун. Вон. Пак — Юни-сон:

Ынхи,

Сегодня получить заявление на паспорт лаовай спасибо тебе! Мистер Шу даже позвонить и сказать что это формально и мы уже гарантия переехать Нью-Йорк. Мы с папой так тобой гордить. Умная дочка! Мы так и знать. Даже в католической когда ты получать хорошие отметки и пойтить в Элдербёрд. Помнишь учительница живописи в школе хвалить твое пространственное мышление, а мы думать она говорить СТРАНСТВЕННОЕ и все удивляться что это:) Мы видеть твоего нового друга Джоши Голдмана, он очень красивый для старого человек, гораздо моложе твоего Соседа Ленни. Мы тоже гордить, что у тебя такой важный друг. Ленни он не уметь тебе помочь. Он русский. Может быть он коммунист? Все русские перед нефтью быть коммунисты. Но если тебе нравить старшие мужчины мы знать в Торонто сына миссис Цой ему 31, высокий и очень мушисух и хорошо работать в промышленности медицинского инструмента. Спасибо Юни что думать о семье. Пожалуйста прощать что ты не понимать мой английский. Господь благословить тебя всегда.