– Наверх, сир. Вы приказали запереть ее в восточной башне…

– Да, конечно. Память – решето… Она спит?

– Наверное, сир.

– Она не сбежит?!

– Ее охраняют с должным усердием.

– Это хорошо. Когда лекарь отнимет ногу нашему мальчику, она должна оставаться во дворце…

– Нога, сир?

– Ты идиот, наш мудрый Амброз. Сивилла! Вскоре выяснится цена ее размену. Если она морочила нам голову, спасая свою жалкую жизнь… Мы сочтем это личным оскорблением. Четверка жеребцов разорвет ее на части. Или лучше костер? Медленный, неторопливый, ласковый огонь – лучший в мире любовник для подлых обманщиц…

– Вы слишком возбуждены, сир. Я бы рекомендовал вам…

– В ад твои рекомендации! Налей нам еще вина…

– К вам лекарь, сир.

– Ты! Коновал! Ты уже лишил принца ноги?!

– Я снял повязки, – лекарь весь дрожал. – Я только снял повязки, ваше величество…

– Бездельник!

– Нога… нога его высочества…

– Режь, мерзавец! Что ж ты тянешь время?!

– Нога принца здорова. Я не стану резать здоровую ногу…

– Если ты лжешь нам…

– Разве бы я осмелился? Принц бодрствует, вы можете взглянуть сами, ваше…

– Амброз! Мы идем к нашему сыну! К нашему здоровому сыну…

– Принц Альберт, – лекарь пятился назад. – Он…

– Что он?

– Он ничего не помнит, ваше величество…

– Совсем? Твой мак отшиб нашему мальчику память?!

– Хвала светлой Иштар! Разум принца ясен, как летний день. Он всего лишь не помнит, что ездил на охоту. Полагает, что лег спать заполночь, и встал не на рассвете, как хотел, а к обеду. Бранится, что его забыли разбудить. Также иные повреждения принца…

Лекарь собрался с духом:

– Царапины, ваше величество. Ссадины. Ушибы и синяки. Все повреждения исчезли, ваше величество. Если бы я не знал правды, я бы решил, что его высочество и впрямь никогда не ездил на эту проклятую охоту…

– Дорогу! – кричал глашатай. – Дорогу королевскому магу!

Верхом на гнедом жеребце, в ало-зеленых одеждах, в плаще до пят, на котором гарцевал вышитый серебром единорог, глашатай был прекрасен. Подбоченясь, он кидал взоры по сторонам и подмигивал красоткам, не делая различий между купчихой и служанкой – была б смазлива и пышногруда. Жеребец вел себя подстать всаднику. Он фыркал, выгибал лебединую шею и призывно ржал, завидя у коновязи скучающую кобылу.

– Дорогу королевскому магу!

Следом за глашатаем четверка носильщиков тащила роскошный портшез. Вскинув жерди на плечи, носильщики придерживали их одной рукой. Второй они держались за витые шнуры, натянутые от края жердей к гнутым ножкам портшеза, смягчая качку. Обучены носить трепетных дам и дряхлых советников, которые чуть что, так блевать, детины шагали в ногу, выпрямив спины и чуть прогнувшись в пояснице. В длиннополых кафтанах на меху, в шляпах-треуголках, натянутых по самые брови, носильщики обильно потели. Сбить их с шага не смогло бы и землетрясение. Даже зимний, коварный лед, что с рассвета намерз на булыжник мостовой, был им нипочем. Зубчатые скобы, укрепленные на сапогах в три ряда, скребли по льду, позволяя носильщикам не опасаться за драгоценную ношу.

Когда платишь головой за случайную оплошность – предусмотрительность делается второй натурой.

– Дорогу…

Погода наладилась. Солнце, садясь на западе, ласкало Тер-Тесет, словно любовницу, утомленную долгим экстазом. Лучи-пальцы трогали зубцы крепостных башен, щекотали волноломы гавани; тайком забирались в темные щели переулков. Сокровища, принесенные в город метелью, были вывалены напоказ – искры и блестки, и веселое сверканье. Снег, хрусткий, как разлом яблока; воздух, душистый, как волосы невинной девицы. Среди всего этого великолепия, гордясь собой, плыл портшез – бархат, золото, резьба – и в его сердцевине, темней темного, плотно задернув занавески, скорчившись младенцем в утробе матери, дрожал от страха королевский маг Амброз Держидерево.

Поднеся руку к лицу, он изучал ноготь на левом мизинце.

Руки Амброз холил и лелеял. Ногти он подкрашивал бледным лаком, внимательно следя, чтобы они были одинаковой длины. Если бы ноготь на мизинце сломался, Амброз ощутил бы досаду, но не увидел бы особой беды. В омерзительной тьме, что царила в опочивальне принца, впору было сломать шею – и хвала Митре, если дело обошлось ногтем! Но нет, ноготь был цел, и даже стал длиннее обычного. Не сильно, как говорится, на маковое зерно – но удлинение было заметно, и лака на кончике ногтя не было. Напротив, ноготь уплотнился, загибаясь на манер кошачьего когтя, и кромка его приобрела синюшный цвет. Так бывает у плотника, когда он попадет молотком по руке. При дневном свете все выглядело безобидно. Отчего-то именно в сумраке портшеза ноготь делался в высшей степени омерзителен, рождая в Амброзе безотчетный ужас. Эта часть ногтя была чужой! У королевского мага не могло быть такого уродства… И, главное, выросший невпопад кончик ногтя вибрировал. Глаз движения не замечал, полагая, что все в порядке, но Амброз ясно чувствовал подлую, нежнейшую вибрацию – словно у ногтя появилась своя, неизвестная хозяину жизнь.

– Перестань! – не сдержавшись, выкрикнул он.

Снаружи прислушались носильщики. Господину приспичило выйти? Нет, можно шагать дальше. Глашатай и вовсе не обратил внимания. Его дело – горланить да красоваться, привлекая народ к человеку в портшезе. Если во дворец чародей примчался, как был – в скромной робе, накинув шубу из чернобурой лисы, верхом на сменной лошади гонца – то обратно король повелел доставить «великолепного Амброза» со всем мыслимым почетом, едва ли не силой вынудив упрямца принять роскошные одежды, подаренные его величеством.

– Дорогу королевскому магу!

– Глупости, – бормотал Амброз, морщась от воплей глашатая. Громкие звуки сейчас раздражали мага, как никогда. Будь его воля, он бы вырезал языки всем, отсюда до Шаннурана. – Ерунда! Я устал… Дергаюсь по пустякам. Хорошо, она излечила мальчишку. Это ничего не значит! Янтарь в диадеме? Даже если оправа диадемы – та самая, от Ока Митры… даже если янтарь – из грота…

«Это опасно, – подсказала память голосом Циклопа. – Искушенным в магии, пропитанным ею насквозь, нельзя стоять рядом, когда Око Митры обращает камень в камень. Только больной и лекарь…»

– Она не превращала камень в камень! Она спасла ногу принцу…

«Я говорил, и повторю: это опасно. Чумная крыса не знает, почему город опустел. Не знает, почему люди корчатся в муках. Вот и я не понимаю до конца, что превратило Инес в чудовище, а позже – в мертвеца. Я лишь раскаиваюсь в содеянном…»

– Ты – слуга! Жалкий слуга! Сивилла – всего лишь сивилла! Дар пророчества – случайная прихоть судьбы. Так пес рождается с нюхом, а змея – с ядом. Может ли это сравниться с заслугами кропотливого обучения? Я – любимый ученик Н’Ганги Шутника! Двадцать лет я провел в сердце джунглей, при храме веселого бога Шамбеже. И не было среди жрецов никого сильнее меня! Я – Амброз Держидерево! Чем мне могут повредить ваши жалкие потуги? Будьте вы прокляты…