Все.

Женщина наклонила тяжелую голову:

– Пойдемте, сестры… Забудьте вашу скорбь. Нерожденная мать ожидает.

* * *

Пусть никто никогда не узнает, какой ценой далось ему это бесстрастие.

Он ловил взгляды. Затылком, спиной; все, собравшиеся здесь, знали, что Великий Инквизитор самолично упустил ведьму. Что он изменил неписаному кодексу, пригрев на груди извечного врага, и с готовностью деревенского простачка дал обвести себя вокруг пальца. Все знали – но молчали, смотрели в сторону. Ждали поступков – от него.

Он молча уселся в свое кресло. И обвел их всех тяжелым, невыносимо тяжелым, ненавидящим взглядом.

Вар Танас, Куратор Ридны, его вечный соперник, со следами желчной улыбки в уголках рта.

Нервный Мавин, куратор Одницы, выкормыш и сподвижник, не знающий, куда девать глаза. Мысленно подсчитывающий убытки, размышляющий, не переметнуться ли вовремя на сторону оппозиции.

Фома из Альтицы. Немыслимо грузный, сидящий сразу на двух стульях; дряблое тело, вмещающее гибкий и острый, как шпага, норов. Изготовившийся к броску. Не знающий ни страха, ни пощады.

Бледный куратор Корды, безвольно опустивший руки перед нашествием ведьм. Рядом с ним Юриц, куратор округа Рянка, получивший свой пост полтора месяца назад из рук Старжа. Унылый, обреченный на низложение.

Антор, куратор Эгре. С неприкрытым упреком в глазах: Старж, Старж, я служил тебе верой и правдой, ах, как ты меня подставил…

Куратор округа Бернст, «железная змеюка», внешне отрешенный, с равнодушными, ничего не выражающими глазами. Ему совершенно безразличен моральный облик Старжа – ему бы давить ведьм, ловить их, уничтожать, изводить под корень…

Все в сборе. Вот и все в сборе… Во Дворце Инквизиции, в умирающей Вижне. Умирающей, потому что поднимаются, затапливая низины, нечистоты из городской канализации. Потому что без видимой причины горят и рушатся дома, взрываются машины, а каменные надгробия со знаками Пса, выставленные на перекрестках, раскалываются сами собой. Жители, те, кто не смог или не успел выехать раньше, цепочками пробираются к окраинам, а на пути их разверзается асфальт, обнажая узлы кабелей и коммуникаций, недра канализации, службы метро; гвардейские части, введенные в Вижну неделю назад, разбивают лагеря посреди цветущих некогда площадей, не решаясь приблизиться к строениям, не желая быть погребенными под обломками…

Эти, явившиеся из округов, долго и с трудом добиравшиеся через разоренную страну, могут рассказать чего похлеще. Как на пляжи Одницы вышло из моря призрачное склизкое чудовище. Как на виноградниках Эгре созрели на лозах круглые человеческие глаза, как на полях Рянки поднялись из-под земли все когда-то зарытые кости, как коровы в Альтице разом отелились мертвыми человеческими младенцами… И еще много чего, не зря по дорогам шатается теперь столько безумцев, не зря немыслимо расплодились навки, и никто не рад этому, кроме спокойных и деловитых, как ни в чем не бывало, ребят-чугайстеров…

Клавдий криво усмехнулся:

– В начале нашего схода сообщу, чтобы потом не забыть: мой заместитель провел переговоры с руководством службы «Чугайстер». В порядке исключения их люди расширят свою деятельность и на ведьм. Там и тогда, где и когда это представится им возможным… Безусловно, преувеличивать их помощь не стоит. Однако в нашем положении, господа, нельзя гнушаться и самой маленькой поддержкой… Я готов вас выслушать. Всех без исключения… только постарайтесь не быть многословными.

У двери, у самой двери сидела, уронив голову на ладони, осунувшаяся Федора. И ей плевать было на все и всех, ее мучил один-единственный вопрос: как мог Клавдий Старж, Великий Инквизитор Вижны… Как мог мужчина ее мечты спать с этой девчонкой-ведьмой?!

Слушая поток обвинений в свой адрес, Клавдий огорчен был невозможностью объяснить Федоре, что ни с какой ведьмой он не спал. Что он вообще давно ни с кем не спал – такое воздержание безусловно вредно для здоровья, зато для души, говорят, весьма полезно… Потому что он, Клавдий, уже очень давно никого не любил. Можно сказать – всю жизнь; длительное, долгое, безнадежное воздержание…

Федора не слышала его мыслей. Она просто уныло смотрела в стол, и в конце концов Клавдий успокоился и махнул на нее рукой. В конце концов, не все ли равно, что она о нем думает? Пусть лучше воображает, что он польстился на молоденькую, – так ей будет легче пережить. Так ей удобнее понимать.

Они неприкрыто готовили его низвержение. Они уже почти поделили роли; напуганные войной с ведьмами, грозящей окончиться далеко не в пользу человечества, они все равно не забывали делить кресла. И на пост Великого Инквизитора теперь претендовал грузный Фома из Альтицы – он-то лучше других знал, что делать, ухватившись за еще теплые от чужих рук бразды правления…

Чуть повернув голову, Клавдий смотрел в окно. На ползущие над городом дымы; если ее схватят неинициированную, еще останется надежда отыскать ее потом в тюрьме. Если она успеет пройти обряд…

Клавдия передернуло, он с большим трудом вернул на лицо маску безразличия. Всех действующих ведьм ныне уничтожают на месте. Без суда и следствия. И сжигают тела; он, Клавдий, сидит и слушает этот град завуалированных оскорблений, а рыжую Ивгу где-то там уже ведут, возможно, на казнь…

Как обычно, сказал черный барельеф на Дюнкиной могиле, изваяние женщины, которая могла быть кем угодно – и Дюнкой, и Ивгой, и даже его давно умершей матерью. Как обычно – ты никогда не замечаешь того, кто рядом. Ты преспокойно хлопаешь ушами, пока цель твоей жизни жалобно кружит рядом, пытаясь попасться тебе на глаза. У тебя всегда множество занятий. То экзамены в лицее, то новое пришествие ведьмы-матки… А потом ты спохватываешься, кричишь, зовешь… Тщетно. Ты замечаешь это только тогда, когда его уже нет…

Он с усилием опустил на стол судорожно сжатый кулак. Оратор – Фома из Альтицы – был, кажется, неприятно поражен его несдержанностью; он решил, глупыш, что реакция Великого Инквизитора вызвана его очередным обвинением. Клавдий улыбнулся, молча прося извинения; дорогой Фома, если бы все было так просто. Если бы ты знал, Фома…

Глупец. Подобрал сокровище, долго таскал с собой, хранил среди монет и стеклянных бусин – и наконец потерял, выронил через прореху в кармане, а поди-ка дотянись теперь до локтя, чтобы его укусить…

Интересно, кто из собравшихся знает о его последнем распоряжении. Всем оперативным группам, всем ищейкам и патрулям выдано предписание изловленных рыжих ведьм доставлять лично Великому Инквизитору. Обоснование – ведьма-матка должна быть именно рыжей…

Как он радовался этой своей придумке. Ну комар же носа не подточит; теперь затея кажется ему по-детски наивной и бессмысленной. В условиях жестокой войны – кто же будет тащить действующую ведьму во Дворец Инквизиции? Лучше ее сразу убить – а если матка, тем лучше, зачем матку таскать, ее сразу же и уничтожить, пусть только попадется…

Сегодня утром привезли одну. Крашеную, с розово-алыми волосами. С неглубоким колодцем, но отменно злую, в колодках; отправляясь на казнь, она вопила пророчества о всеобщей гибели, конце света и воцарении матки…