Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но потом все стихло, рыбаки пошли спать. В конце концов я, не обращая внимания на укусы комаров, уснул глубоким подкрепляющим сном, который закончился лишь когда один из рыбаков подошел ко мне и спросил, не хочу ли я встать и идти пить со всеми чай. Я мгновенно вскочил с постели и пошел к Енисею умываться, а потом по русскому обычаю совершил утреннюю молитву. День обещал быть хорошим: ночной туман, лежавший над рекой, начинал исчезать от поднимающегося солнца, чьи лучи уже блестели, отражаясь в зеркально гладкой воде.
Один из рыбаков, будучи высланным, оставил дома жену и трех сыновей и уже двадцать лет ничего о них не слышал. Несколько писем, которые он давным-давно послал им, тут же вернулись, о судьбе других он ничего не знал, возможно, их не отправил деревенский почтмейстер, к которому они были привезены с наличными деньгами вместо штемпеля об оплате. В деревнях не продаются почтовые марки. Мои собеседники хотели бы опять увидеть родные места и своих близких, но как можно это сделать, спросили они, многозначительно на меня взглянув. Туда не дойдешь пешком, путь очень долгий, а они слишком стары, никто из них не мог покрыть расходы на дорогу, поэтому все останется как есть. Во время разговора по щекам одного из рыбаков стекла пара слез, что вызвало у меня бурю мыслей, и я был тронут тем, что услышал и увидел. Прощаясь, я сердечно благодарил рыбаков за гостеприимство, они же проводили меня со словами: «Прощай, с Богом! Живи хорошо!»
Ранним утром я пристал к берегу у Енисейска. От двух женщин, которые шли стирать белье, я получил безотрадную информацию о том, что английское судно «Минусинск», которое должно было встретить экспедицию Уиггинса[89] в Енисейском заливе, ушло утром несколько дней назад. А я должен был поплыть вместе с ним – и что мне было делать? В городе мне сообщили, что из Туруханска вернулся грузовой пароход купца г-на Кытманова и должен пойти обратно, как только будет разгружен, а потом заберет вторую и последнюю в этом году загрузку с пушниной и осетром. Возможно, я мог бы на этом судне догнать английскую экспедицию.
«Енисей» прибыл в порт, а спустя восемь дней был готов к отправке на север. Мне выделили хорошее и просторное место в каюте капитана.
Старый двигатель попыхтел и повздыхал, отправив в воздух множество искр, после чего повел корпус «Енисея» вперед в путь.
В течение тринадцати дней из-за двигателя множество раз мог начаться пожар и загореться все, что находилось на палубе, если бы не члены экипажа. Каждый день с палубы много раз приходилось сметать упавшие искры. У большинства из тех, кто был на борту, на одежде появились выгоревшие пятна. На четырнадцатый день после отъезда из Енисейска мы доехали до Луковой Протоки – притока бухты в нескольких сотнях верст к северу от Туруханска.
Но там не было никаких англичан, а судно дальше идти не собиралось.
На «Енисее» в низовья реки ехали несколько паломников, державших путь к известному Троицкому, или Соловейскому, монастырю, находившемуся неподалеку к югу от Туруханска. Один из пассажиров, происходивший из этого небольшого города, рассказал красивую легенду о святом монастыря – молодом человеке, которого связкой ключей убил купец из старого прославленного казачьего города, от которого сейчас остались одни руины, – Тазовска в Тазовской губе. Молодой человек был в праздник на службе в городской часовне, когда к купцу пришли торговаться тунгусы. Послали за юношей, у которого были ключи к лавке, но он отказался отвлекаться, пока не окончится служба. Когда он пришел домой, купец, который был вне себя, забрал у него связку ключей и ударил ею его по голове, от чего тот умер. Для сокрытия преступления труп был выброшен в море. Спустя много лет слепой из Тазовска, заблудившись, зашел в воду у берега, где он наступил на что-то мягкое и внезапно прозрел. Место обследовали и обнаружили труп исчезнувшего приказчика. Его благородные черты лица и формы тела были мягкие и белые, как у только что скончавшегося. Юношу причислили к святым и перенесли в монастырь у Туруханска, где и по сей день случаются большие чудеса у его могилы в старом монастыре. В это верили сам купец и вся команда судна, а если я сомневался в этих чудесах, я мог сам приехать в монастырь и убедиться.
Во время путешествия вниз по Енисею к судну приставало много каноэ и лодок аборигенов, с которыми шла активная бартерная торговля, особенно во вторую половину плавания. Вполне естественно, что аборигены должны были продавать свои товары задешево, а покупать – задорого, ведь в низовьях Енисея у г-на Кытманова не было конкурентов. Работающий на судне агент или капитан судна, также частично заведующий бартерной торговлей, не заботится о чрезмерной точности мер и весов. Отсутствие контроля оказывает развращающий эффект, каждый превращает это в свою выгоду. Когда один осетр на десятичных весах, неведомых продавцу, весит 100 фунтов, разумеется, соблазнительно записать лишь 60–70 фунтов, заработав таким образом 10–15 крон на рыбе, – любой риск, связанный с таким жульничеством, исключен. Если абориген думает, что получил слишком мало, его ставят перед фактом, что он может вообще ничего не получить, ведь все знают, что он будет умолять купить свой товар и что ему дадут столько, сколько посчитают нужным.
После двухдневной остановки у Луковой Протоки, где крупнейшая енисейская торговая фирма основала рыболовно-торговую станцию, пароход пошел обратно.
На станции я никак не мог выяснить, где в заливе бросит якорь «Минусинск», а потом я узнал, что судно прошло Луковую Протоку за несколько дней до этого. Поскольку «Енисей» уже ушел, а я таким образом был лишен возможности вернуться в цивилизованные края, не было никакого другого варианта кроме как продолжать путь на север и догонять «Минусинск» или английскую экспедицию. То, что капитан Уиггинс направлялся в Енисейский залив,