пытается сохранить при психоанализе. Он вроде бы заинтересован, но этот интерес продержится немного, на уровне интереса к приятному развлечению, – и ничего не изменится.

Есть, однако, нечто, чего он избегает даже в мыслях, – он не рискует увидеть ни один из своих конфликтов. Если он захвачен врасплох и с размаху наталкивается на свой конфликт, его охватывает паника. Но в основном он слишком бдительно стоит на страже своего покоя, чтобы что-то могло его задеть. Как только дело приближается к конфликту, весь его интерес к предмету исчезает. Или он внушает себе, что конфликт – не конфликт. Когда психоаналитик ловит его на этой тактике избегания и говорит ему: «Послушайте, ведь речь идет о вашей жизни», – пациент даже понятия не имеет, о чем ему говорят. Для него это не его жизнь, а жизнь, в которой он сторонний наблюдатель.

Вторая характеристика, тесно связанная с его неучастием в собственной жизни, это отсутствие серьезного стремления к достижениям и отвращение к усилиям. Я считаю эти две установки неразрывными, потому что их сочетание типично для «ушедшего в отставку». Многие невротики искренне хотят чего-то достичь, их раздражают внутренние запреты, мешающие этому. Но только не данный тип. Он бессознательно отбрасывает и достижения, и усилия. Он преуменьшает или решительно отрицает свои таланты, и ему достаточно малого. Он ни шагу не сделает, если его ткнуть носом в доказательства противоположного. Он лишь будет немного раздражен. Этот психоаналитик хочет пробудить в нем амбиции? Ему что, надо, чтобы он стал президентом США? Если же он не позволит признать в себе некоторой одаренности, он здорово испугается.

Вместе с тем он может сочинять прекрасную музыку, создавать картины, писать книги – правда, в воображении. Это его рецепт как отделаться и от стремлений, и от усилий. Его действительно могут посещать хорошие и оригинальные идеи на какую-то тему, но написать статью – это же потребует инициативы, кропотливой работы: надо продумать свои идеи, как-то их структурировать. Статья так и остается на уровне замысла. У него могут быть задумки написать рассказ или пьесу, но он ждет вдохновения. Тогда сюжет определится, и строчки сами побегут из-под его пера.

Исключительно изобретателен он в поиске причин не делать что-либо. Разве может быть хорошей книга, над которой пришлось столько потеть и мучиться? И без этого всякой ерунды понаписано! Разве не сузит его кругозор занятие каким-то одним делом, когда будут заброшены все другие интересы? Разве не портит человека участие в политике или во всяких интригах?

Это отвращение к усилиям может простираться на любую деятельность. Позже мы рассмотрим ситуацию, как человек уже не может и с места сдвинуться. Он откладывает со дня на день самые простые дела: написать письмо, прочесть книгу, сходить в магазин. Или он делает их, преодолевая внутреннее сопротивление, – нехотя, безразлично, неэффективно. Он может устать от одной лишь мысли о неизбежной активности (нужно куда-то идти, делать накопившуюся работу).

Сопутствует этому отсутствие целей и планов, как больших, так и малых. Что он на самом деле хочет делать в жизни? В его голове никогда не возникает этот вопрос, а когда его спрашивают, он отмахивается от вопроса, словно это к нему не относится. И в этом отношении он разительно отличается от высокомерно-мстительного типа, с его до мелочей разработанными долгосрочными планами.

Психоанализ показывает, что его цели ограничены и, опять же, негативны. На психоанализ он возлагает большие надежды: психоанализ должен избавить его от того, что ему мешает – от неловкости с незнакомыми людьми, от страха покраснеть, от обморока на улице. Или, может быть, психоанализ должен удалить ту или иную инертность, например заторможенность при чтении. Он может ставить и более широкую цель, которую он, с присущей для него неопределенностью, называет, скажем, «мир». Для него это означает просто отсутствие всяких неприятностей, тревог, расстройств. И естественно, все, на что он надеется, должно прийти само по себе, без боли и напряжения. Всю работу должен сделать психоаналитик. В конце концов, он специалист или нет? Визит к психоаналитику для него все равно что визит к стоматологу или терапевту: он будет послушно ждать, пока психоаналитик найдет и даст ему ключ ко всем его проблемам. А еще лучше, если бы можно было обойтись без разговоров. Были бы у психоаналитика такие лучи, вроде рентгеновских, которые бы высвечивали все, что пациент думает. И с гипнозом, может быть, все бы пошло быстрее и без всяких усилий со стороны пациента. Когда кристаллизуется новая проблема, его первая реакция – отчаяние от того, сколько работы впереди. Он вроде бы и не против того, чтобы что-то в себе углядеть. Он чаще всего против того, чтобы приложить усилия к изменению.

Шаг вглубь – и мы у самой сути ухода в отставку: ограничение желаний. Мы видели, как ограничиваются желания у других типов. Но там железные оковы были наложены на определенные категории желаний, например на желание близости с людьми или на желание торжествовать над ними. Нам знакома и неуверенность в своих желаниях, в основном идущая от того, что желания человека определяют то, что он должен желать. Эти тенденции активны и здесь. И также мы видим, как одна область бывает поражена сильнее другой и как непосредственные желания затираются внутренними предписаниями. Но «ушедший в отставку» человек считает, сознательно или бессознательно, что лучше ничего не желать и не ждать. Это иногда дает ему основания смотреть на жизнь пессимистично, с ощущением, что все это суета и нет ничего такого, ради чего стоило бы напрягаться. Чаще многие вещи кажутся желанными, но смутно и нехотя, не достигая живости конкретного желания. Если он все же имеет весомые желание или интерес, чтобы преодолеть установку «наплевать», они тут же слабеют, и восстанавливается гладь поверхности «неважно» или «не надо делать лишних движений». Такое отсутствие желаний может распространяться на профессиональную и личную жизнь – уже не требуется ни другого дела, ни назначения, ни брака, ни дома, ни машины, никаких простых радостей. Реализация таких желаний может восприниматься в первую очередь как бремя, которое ставит под угрозу его единственное желание – чтобы его не беспокоили. Сокращение желаний наполнено тремя основными, ранее упомянутыми характеристиками. Он может оставаться наблюдателем в собственной жизни, только если ему ничего особенно сильно не хочется. Вряд ли он будет ставить себе важные цели, если у него нет мотивирующей силы желаний. И наконец, у него нет такого сильного желания, которое сможет заставить его делать усилия. Следовательно, два главных его невротических требования гласят, что