Только черная «Мини» стояла, как обычно, припаркованная на улице.

– Куда ты? – спохватилась я, когда Диз пересек улицу.

– В гости. Посмотрим, вдруг удастся что-то еще узнать.

– Ты не можешь просто так взять и позвонить…

Или мог. Я умолкла, когда он нажал кнопку.

– Тебя все равно никто не пустит! – прокричала я через дорогу.

Хорошо еще, если полицию не вызовут. В ответ Диз улыбнулся, говоря с кем-то по домофону. А спустя пару минут толкнул тяжелую дверь.

– Ты идешь?

– Шутишь?!

Я посмотрела по сторонам, но мигалок видно не было. И сирены не звучали. В чем подвох? Выбравшись из-под дерева, я осторожно присоединилась к Дизу, придерживавшему мне дверь.

– Что ты сделал?

– Поговорил с хозяйкой. Рассказал, как моя девушка каждый вечер приходит сюда посмотреть на дом, в котором жили ее предки, и очень хотела бы зайти внутрь, но не решается попросить.

И вовсе не каждый вечер. Так, пару раз подходила. Ну, может, каждую неделю. Дважды в неделю. Если Лукас очень доставал – трижды. Иногда, если было по дороге, – чуть чаще…

– Скажи честно, ты использовал ментал? – потребовала я ответа.

Слишком быстро она поддалась его очарованию. Диз на все обвинения только ухмыльнулся:

– Нат, я сейчас открою тебе страшную тайну, слушай внимательно.

Я подобралась, ожидая узнать какой-нибудь неизвестный демонический секрет.

– На большинство людей нет необходимости воздействовать. Достаточно доброго слова и улыбки.

Как же. Только если ты демон, обладающий сверхъестественным обаянием. Обычным смертным приходится подкреплять просьбы более весомыми (во всех смыслах) аргументами.

У подножия лестницы нас встречали. На секунду я обозналась и приняла женщину в синем платье-халате за хозяйку, но нет.

– Фрау Шидмайер ждет вас в гостиной, – хмуро сообщила она. – Не задерживайте ее надолго.

Во взгляде ее открыто читалось подозрение. Неудивительно. Мы с Дизом не подходили этому месту. Плохо одетые незнакомцы, нагло напросившиеся на приглашение… Я бы сама что-нибудь заподозрила. Поднимаясь на второй этаж, я украдкой провела ладонью по мраморному дракончику, одному из многих, украшавших перила. Нет. Не мог ни один человек – ладно, гени, – видевший настоящих драконов, заказать такой декор. Этот, с крыльями и оплетавшим колонну хвостом, был из легенд, которые читали обычные. Не из мира ГООУ и Охотников.

Хозяйка обнаружилась в гостиной – голубой, видимо, если они тут вправду делились по цветам. По крайней мере, все в интерьере отливало разными оттенками весеннего неба, от тяжелых портьер до обивки гарнитура. Маленькая, с по-птичьи сморщенными руками, одетая, несмотря на жару, в кашемировый кардиган гиацинтового цвета, она почти терялась на фоне подушек. При нашем появлении она поспешила вернуть себе горделивую осанку и окинула меня цепким взглядом. Я представляла себе, что она видит: джинсовые шорты с рваным краем, сползшая на одно плечо футболка – определенно, достойный потомок владельцев такого дома.

– Это было больно?

Взгляд ее задержался на моем запястье, и я вздрогнула, подумав, что каким-то образом она увидела шрамы сквозь державшиеся на браслете иллюзии. Но фрау Шидмайер подразумевала ласточку.

– Было.

Пожилая дама вздохнула:

– Внучка мечтает о такой же. Родители наверняка ей позволят, они ей всё разрешают. А я думаю: что она с ней станет делать через пять лет? Хотите чаю?

Я собиралась отказаться, но Диз меня опередил:

– С удовольствием.

Внимание хозяйки сразу переключилось на него:

– Вы британец, верно? Сразу заметен акцент. Еще до войны у меня был один поклонник, говорил точь-в-точь как вы.

– Виновен, – приподнял в шутку руки Диз, сдаваясь и ничего не отрицая.

Конечно, зачем отрицать столь удобную неправду.

– Вы не будете против, если я иногда стану переходить на немецкий? Мой английский уже не тот, что был. Агата, где же чай?

– Не хочу оставлять вас с ними наедине, – буркнула встретившая нас женщина.

Хозяйка решительно тряхнула прической; седина в отражавшемся среди хрустальных подвесок люстры свете блеснула серебром.

– Глупости!

– А если они хотят вас обокрасть?

– Тогда тем более надо предложить им чай! Пусть посидят и подумают о своем поведении. И разве этот молодой человек похож на мошенника?

Только на демона смерти. Я послала Дизу говорящий взгляд – на что он мне ответил совершенно невинным.

– Агата слишком старается, опекая меня, – пробормотала дама, дождавшись ухода сиделки. – Думает, если я стара, то наивна.

Справедливости ради, угощать чаем всех подряд, кто пожелал зайти в гости, – определенно наивно.

– Не думайте, что я пускаю всех, – будто прочитала мои мысли хозяйка. – Не так редко туристы звонят, хотят узнать, что внутри дома. И не только туристы. Один местный историк допекал меня полгода…

– Почему вы сделали для нас исключение?

– Обычно никто не говорит, что он родственник тех Валленштайнеров. Я хотела на вас посмотреть, – бесхитростно выдала она. – Как вас зовут?

– Наташа.

– Пойдемте, Наташа, – пожилая дама тяжело встала. Сделала неуверенный шаг прочь от дивана; Диз поспешил предложить ей руку в качестве опоры. – Хочу вам кое-что показать.

Женщина на портрете была одета по моде времен Наполеона. Или, скорее, периода Директории[42], до того как вернулись тяжелый бархат и золотая нить. Светлое платье из муслина, настолько тонкого, что он казался полупрозрачным, было подпоясано под грудью ремешком и прихвачено брошью с камеей. Если бы не интерьер, в котором художник запечатлел ее, – тот же, в котором мы сейчас находились, тот же, что был создан спустя почти столетие после Французской революции, – можно было решить, что портрет остался из тех времен. Если бы не интерьер и не волосы, имевшие оттенок марганцовки.

Интересно, в девятнадцатом веке существовала розовая краска для волос?

Последнюю мысль я, похоже, произнесла вслух, потому что фрау Шидмайер прерывисто рассмеялась.

– Веком раньше в розовый красили парики. Но не в такой насыщенный. Сперва я думала, что одна из красок отреагировала так на пожар, но эксперты все сказали, что цвет изначально задумывался таким.

– Пожар?

– Мой отец купил этот дом в двадцать третьем году, – фрау Шидмайер добралась до стула у окна и тяжело на него опустилась. – То, что вы видите, – копия. Все восстанавливалось по фотографиям и сохранившимся эскизам. В тысяча восемьсот девяносто восьмом году дом сгорел, жившая в нем семья погибла. Несколько лет город ждал, пока объявятся наследники, но кроме жены и дочери у Рудольфа Валленштайнера не было родственников. Завещания он тоже не оставил. Потом началась война, и всем стало не до того. Затем город выставил дом на торги. Когда отец приобрел его, здесь были руины.