Белое, как снег, и лёгкое, как пух, чудесное по красоте и изяществу подвенечное платье оказалось на своём месте, будто ожидая её. Как давно оно уже ждёт? Сколь долго ещё будет ждать? И неужели Она и дальше позволит себе оставаться голой?

Через несколько минут Она, одетая настоящей невестой, подходила уже к большому зеркалу, полюбоваться своей новой красотой и покрутиться перед ним, разглаживая непослушные складочки. Что ж тут удивительного, она же женщина и остаётся ею в любой ситуации. Зеркало отобразило ей её саму точно такой, как на том портрете в танцевальном зале, только в зеркальном отражении рядом с её счастливой фигурой не было ни гардероба, ни кровати, ни других предметов обстановки спальни, окружавших её. Вокруг была чёрная, непроницаемая пустота.

Она медленно приблизилась к зеркалу, её отражение вторило ей, протянула вперёд правую руку, левая рука отражения потянулась навстречу, и когда пальцы их коснулись друг друга, мрак в зеркале вдруг начал постепенно рассеиваться, уступая место свету, который вскоре занял всё пространство вокруг, настолько сильный и плотный, что ничего кроме света не было видно. Казалось, Она находилась в центре огромного белого облака. Не чувствуя под ногами тверди, она как бы плыла в пространстве легкая и свободная, как воздух. Неожиданно откуда-то издалека донеслось пение, оно приближалось, усиливаясь, и скоро окружило её со всех сторон, стройное и благозвучное, будто ангелы, сплетая свои голоса в общий хор, пели хвалебную песнь Творцу. Они пели так, что Она словно растворилась в этой музыке вся без остатка, словно не было ничего, ни земли, ни неба, ни солнца, ни даже её самой, а только свет и поющие ангелы, и Тот, кто одной своей волей сотворил всё.

Мир создавался заново.

Вдруг хор замолк.

– Венчается раб Божий… – как раскат грома прокатился в воздухе тяжелый густой бас.

– Венчается раба Божья… – голос был настолько густой, что ощущался всем её чувствительным телом, которое, как натянутая струна, восприняв колебания, зазвучало в унисон: «Аминь!»

И снова хор пронесся вихрем, проникая сквозь одежду, кожу, до самого сердца, где, как говорят, живет душа, озаряя, оживотворяя всю вселенную троекратным: «Алилуия! Алилуия! Алилуия!»

Вдруг белое облако растаяло, растворилось, как утренний туман, и Она оказалась в центре простой маленькой церкви. Справа и слева с бревенчатых стен на неё смотрели лики святых, как бы радуясь за неё и поздравляя её с началом новой жизни. А прямо напротив, возле Царских врат алтаря с большой иконы на неё смотрели добрые и грустные глаза Спасителя, как бы говоря, как много-много лет назад: «И Я не осуждаю тебя, иди, и больше не греши».

Она никак не могла опомниться от нахлынувшего на неё счастья, тихого и невесомого. Она искала его, Она боролась за него, идя на различные хитрости, интрижки и поступки, за которые ей потом было стыдно. Она боролась со стыдом, заглушая в себе его голос, и порой ей это удавалось. А оно, счастье, вот какое. Вот оно здесь, рядом, вокруг, везде. За него не надо бороться, оно даётся всем без исключения и совершенно даром. Сможешь ли ты распознать его, увидеть среди навязчиво блестящей мишуры, отличить его, выделить из суетного круговорота бессмысленных и бесполезных забот и хлопот, протянуть к нему горячие зовущие руки, раскрыть ему навстречу свое трепетное сердце, и тогда оно нахлынет на тебя легкой, искрящейся на солнце волной, завладеет тобой, растворит тебя в себе без остатка. Тогда храни его, береги пуще жизни, ибо оно лёгкое и летучее, как летнее облако, подует холодный ветер, и растворится, растает, прольется быстрым летним дождиком и высохнет на солнце.

Она была счастлива без меры. Ей хотелось поделиться, отдать так же даром, как и получила, часть своего счастья Ему, тому, кто протянул ей руку помощи там на набережной у парапета, кто впустил её в свой дом, защищая от погони мерзких гоблинов, кто кружился с ней в вихре вальса, а сейчас держал её правую руку в своей руке, и это уже не было призрачным обманом, потому что она чувствовала, как Он бережно, но в то же время торжественно надевал на её безымянный палец золотое обручальное кольцо.

Из Царских врат алтаря вышел высокий иерей в золотом облачении с восьмиконечным крестом в руках и остановился на амвоне.

– Властию, данною мне Богом, – прокатился по храму его густой бас, – Объявляю вас мужем и женой, – он поднял крест высоко над их головами, как бы призывая Небо к благословению молодых, – Во имя Отца… – затем опустил крест вниз, призывая благословление Божие на землю, питающую и дающую кров, – И Сына… – и, наконец, провел крестом слева направо, благословляя весь Мир, всё человечество, всю вселенную от края и до края жить в любви и согласии, – И Святаго Духа! Аминь!

И вновь плотное белое облако света объяло их со всех сторон, и вновь стройный хор мужских голосов подхватил на своих певучих крыльях их любящие сердца и понес в неведомую им доселе страну счастья. Всё ещё держась за руки, и смотря в глаза друг другу, они медленно плыли вперед, навстречу новым тайнам и загадкам жизни, разгадывать которые им отныне суждено вместе. И не было, казалось, в целом мире, во всей вселенной двух других сердец, настолько же любящих и счастливых.

Одной рукой обнимая её за плечи, другой, как бы отодвигая белый полог света, как если бы это была просто белая занавеска, Он провел её в тёмную комнату, освещенную одной единственной свечой. Свет свечи вырывал у мрака только небольшой пятачок, на котором они стояли, всё остальное пространство было поглощено тьмой, так что создавалось впечатление, что они одни во всей необъятной вселенной. Легкое, почти невесомое платье само вдруг сползло на пол, и Она, прекрасная как нимфа, осталась снова нагая. Сейчас Она почему-то стеснялась своей наготы и невольно пыталась прикрыть стыд руками, но руки не слушались её. Вся дрожа от возбуждения, она закрыла глаза, чувствуя, как его руки касаются её чувствительного тела. Ноги подкосились, и Она, придерживаемая его сильными руками, опустилась на что-то мягкое и теплое, как пуховое одеяло. Вскоре тела их переплелись, соединились в одну общую для обоих плоть, и всецело предавшись всепоглощающей ночи любви, забыли обо всём на свете.

Она не помнила, как уснула, а когда проснулась, не поняла, где находится. Приподнявшись на постели, Она оглядела комнату, освещенную серым сумеречным светом, просеянным сквозь давно немытое окно. Страшный беспорядок, разбросанные всюду вещи, осколки разбитой посуды, всё напоминало ей о чем-то, давно прошедшем, из другой, почти забытой и, казавшейся нереальной жизни, и вместе с тем навевало страшные догадки, в которые не хотелось верить.

Какое-то время Она так и сидела на кровати, абсолютно обалдевшая. После пережитого ею счастья, сознание никак не хотело мириться с той картиной, которая предстала перед её глазами. Нет. Этого не может быть. Это, скорее всего, очередная метаморфоза, к которым Она, казалось, уже привыкла. Значит, не привыкла, растаяла от счастья, расслабилась, потеряла бдительность. Какая бдительность?! Она была счастлива, Она нашла свою любовь, Она была с Ним, они были вместе, они любили друг друга. Неужели это обман, её разыграли, пошутили, поматросили и бросили?! Неужели Он такой же, как все эти современные продвинутые кобели?! Нет! Нет! Этого не может быть. Он не такой, Он не мог обмануть, Он любит её. Но где тогда Он? Почему Она опять в этой мерзкой квартире среди грязи, мусора и беспорядка? Так это же Она сама разбомбила всё здесь вчера после разговора с… Вчера?.. Да, это было вчера. С ней была истерика, потом Она уснула, а потом… Неужели это был только сон?! Все эти неправдоподобные приключения ей только приснились?! И Он?! Он тоже приснился?! Значит, ничего не было, всё только сон, плод её разгоряченного рассудка?! Несколько минут счастья на самом деле только блеф, мыльный пузырь?!