Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Выходит, нам вовсе не обязательно было держаться на расстоянии… — я снова шмыгнула носом, впервые почувствовав свободу внутри, и улыбнувшись.
Знаете, как это бывает? Когда всё внутри от одного лишь его взгляда замирает. Когда дыхания не хватает при его близости, а сердце бьётся быстрее. Бабочки в животе так высоко взлетают, что щекочут лёгкие. Ты чувствуешь, что всё именно так, как должно быть, и пусть это будет чертовски неправильно. Пускай весь мир и обстоятельства будут настроены против вас, цунами затопит родной город, а он разобьёт вам сердце в тысячный раз. Проблемы будут не измерительно высокими, сил не будет хватать ни на что, а он будет рядом. И лишь одна улыбка, один пронзительный взгляд и обнадёживающее: «иди ко мне», заставят идти дальше.
Именно это я чувствовала, прижимаясь к груди Джеймса, на которой была так привычно тепло и уютно, словно мы знакомы целую вечность. Словно он не говорил всех тех гадостей, которые вонзали кол в душу. Не поступал со мной так, словно я бесчувственная игрушка. Как будто не играл, не заставлял бояться его, терпеть перепады настроения и становится уязвимой. Он властный, самодовольный и наглый засранец. Он не умеет контролировать свои эмоции и вовремя останавливаться. Джеймс слишком заигрался, но и я зашла далеко. Обратного пути не было, я действительно увидела в этом парне то, чего не видят, порой, остальные. То, что он скрывает за маской плохого парня, жестоких игр с окружающими и властными замашками.
Я больше не боялась своих чувств к сводному. Я боялась себя и того, какие последствия могут быть от моей влюблённости.
От моей влюблённости…
— Эрика, — его тяжелый голос заставил меня дрогнуть. Нежное касание ладони Джеймса. Надежный пронзительный взгляд, который обещал…просто быть рядом. — Посмотри на меня.
Всего два слова. Не приказ. Из его уст в этот раз это звучало, как просьба.
— Не надо, — прошептала я. Всё происходило слишком быстро и фантастически хорошо, чтобы быть реальностью. — Пусть всё будет так, как есть. Давай просто наслаждаться моментом. Для меня это действительно важно.
Не передать словами, как сильно я дорожила тем моментом. Как слабо верила в происходящее. И с каким страхом я провожала тот вечер, боясь, что на утро всё снова изменится.
Что происходило между нами? Считался ли невинный поцелуй началом чем-то большего? Или для Джеймса это лишь мимолетное влечение, новая игра или продолжение старой?
Как будто в своё подтверждение, после долгого внимательно изучающего моё лицо взгляда, Джеймс, привычно ухмыльнувшись, накрыл мои губы поцелуем. Нежно, не спеша и жадно. В тот момент, он словно утвердил бронь. Показал, что только он вправе касаться моих губ. Оставлял поцелуи на щеках, шее, спускаясь к ключицам и вновь овладевая губами, Джеймс сводил меня с ума. Передавая поцелуем то, что не мог сказать, он убеждал меня в безопасности. Рядом ним я чувствовала её.
Придя в дом отчима, я никогда не думала, что сводный враг станет повод моей улыбки. Только долго ли это будет продолжаться…?
Джеймс
Я помнил то утро, когда она проснулась у меня на руке в несусветную рань. Её хитрый взгляд, смущенную скрытную улыбку. Нежную кожу, которой я чертовски хотел касаться. Мягкие, припухлые с утра, губы, растянутые в подозрительной ухмылке. Я помнил долго то чувство, с которым проснулся тем утром. Когда Эрика была рядом, и для этого не нужно было находить способы привязать её к себе.
— Ты сумасшедшая. — простонал я, отказываясь открывать глаза. — Спи!
— Ты проспишь всё на свете! — запротестовала она, и в её голосе было отчетливо слышно, что соглашаться со мной она не собирается.
— С тобой, можно проспать и дольше.
Открыть глаза всё таки пришлось, когда Эрика, вредная до невозможности, выпутавшись из одеяла, выскочила из моей кровати, пересекая босыми ногами комнату, и обернувшись лишь у выхода, бросив весело на ходу:
— Ты знал, что с тобой невозможно спать?
— Это ещё почему? — возмутился деланно я, поднявшись на локтях.
Эрика, прислонившись к дверному косяку, мило выглядывала на меня, прикусив нижнюю губу. Я не мог оторвать взгляд от её стройных ножек и круглых бёдер, выглядывающих из-под длинной футболки.
— Ты храпишь, как медведь! — наконец выдала она, и ямочки на её щеках подействовали на меня эффективнее, чем круглые бедра.
— Другие девчонки на это не жаловались, — пожал я плечами и, заметив, как сузился её взгляд, понял, что сказанул лишнего. — Ну не-е-ет!
Она уже зло затопала ногами, уходя к себе в комнату. Её злость и недовольство были такими милыми, что хотелось крикнуть вслед, как смешно она гневается. Эрика бы стала орать, размахивать руками и выставлять меня за дверь, а я просто по-собственнически завладел её губами, не оставив выбора. Именно так я и сделал в тот момент, переборов желание остаться на кровати.
— Я в душ! — обернулась резко она, когда я переступил порог её комнаты, врезавшись мне в грудь.
— Если это должно было прозвучать, как угроза, то я очень даже не против продолжить нарываться.
— На твоём языке, это должно было прозвучать, как: проваливай!
— Ага, — продолжал я дразнить её. — Сразу после этого.
И её губы, пухлые и приоткрытые, податливо подались навстречу моим. Руки, которые прежде сопротивлялись, обвили мою шею руками, а хрупкая фигура приникла ко мне. Мне становилось мало невинных поцелуев. С любой другой, я бы даже не ступил на эту дорогу, но с Эрикой всё было иначе. Она была единственной, кого мне хотелось целовать. Кому я позволял себя целовать. Так долго. Так нежно и невинно. Я чертовски сходил с ума по этой девушки и больше не хотел отрицать.
В какой-то момент я просто вырос. Перерос тот возраст, когда главной целью было затащить в постель симпатичную куклу на спор с пацанами, а то идве. Или может быть, не появись в моей жизни Эрики, это продолжало бы быть смыслом моей жизни. Рядом с ней я просто хотел чертовой нежности. Стабильности и спокойствия. Наверное то, что называют отношениями с любимым человеком.
Эрика пахла нежностью и уютом. Она была настоящей загадкой.
Я не понимал, что происходило между нами. Не понимал собственных поступков и её действий. Мы оба совершали то, чего не стоило, творили глупости, как подростки, и оба попали в собственную ловушку, переросшую из ревности, обид и недомолвок в что-то сильное и