– Почему? Ты трусишь?

– Это же зоопарк.

– Тем лучше.

Она направилась к барной стойке. Я как завороженный наблюдал за ней.

Вернувшись со стаканом, «звезда» притянула меня к себе за пояс и вылила вино мне в штаны.

– О’кей, – кивнул я.

Взял у нее пластиковый стакан, поставил ногу на стул и положил даму на колено. Кто-то тут же вложил мне в руку деревянную лопатку, которая со свистом рассекала воздух, пока я шлепал «звезду» по ягодицам.

Осталась ли она довольна? Я не знаю.

Я передвигался как в тумане и уже плохо контролировал свои действия.

Мне аплодировали. «Звезда» встала и потерла себе зад.

В этот момент зазвонил мой мобильник. Я принял вызов, даже не взглянув на дисплей.

– Алло.

– Это я.

Я понял.

– Я узнал, – ответил я.

– Чем занимаешься? – поинтересовалась Бодиль Нильссон.

– Да так, ничего особенного.

– Но ты запыхался.

– Нет-нет… ничего такого.

– Где ты?

– В баре.

– В полночь?

Это в Швеции полночь, здесь часы показывали половину десятого.

– Важный деловой разговор, – бросил я «звезде».

– Я живу в отеле «Бауэри», – отозвалась она, все еще потирая зад.

Я направился к лестнице и вышел на улицу.

– Сейчас тебя слышно лучше, – сказал я в трубку. – Продолжай.

– С кем ты говорил? Почему по-английски и зачем врал о «деловом разговоре»?

– Я в Нью-Йорке, – объяснил я. – И здесь еще не поздно.

– И что ты там делаешь?

– Так, ничего.

– Звучит странно, ты не находишь?

– Странно, что ты звонишь мне в такое время. Зачем?

– Не могу уснуть. Хочу слышать твой голос.

Хотел ли я также слышать ее?

– Ты дома?

– Мм…

Вино все еще стекало у меня по ноге. Я выругался.

– Ты чего?

– Да вот, стою на улице. Мерзну, – соврал я.

На самом деле снаружи было теплее, чем несколько часов назад, когда мы с Роджером причаливали к входу. И ветер прекратился.

– Может, я не вовремя? Кто живет в отеле «Бауэри»? Я про него читала.

– Не бери в голову, – оборвал ее я.

– Ты не один? У тебя… свидание?

Она рассмеялась, и мне захотелось рассмешить ее еще больше, чтобы слушать и слушать этот смех.

– Я не на свидании, – успокоил я. – Я здесь с хорошим другом.

– А что за бар, может, я его знаю?

Я огляделся, но никаких вывесок поблизости не было.

– Обыкновенный бар… Называется «Холланд», – придумал я, увидев вывеску тоннеля Холланда.

– Это на Амстердам-авеню? – уточнила Бодиль.

– Нет, совсем не там.

– Я пошутила. – (Я хмыкнул.) – Прости, не хотела мешать. Прогуливайся со своим другом и той, которая живет в отеле «Бауэри». Глупо было тебя об этом расспрашивать.

– Абсолютно не глупо, я…

– Спокойной ночи, была рада тебя слышать.

Она завершила разговор.

Что мне было делать, перезванивать? Одна ли она дома? Я боялся разбудить Майю.

Будь я склонен к такого рода выражениям, сказал бы, что меня раздирали противоречивые чувства.

Три свободных такси проехали мимо меня, хотя я стоял посреди улицы с поднятой рукой. Неудивительно. Какой таксист подберет мужчину на пустынной Седьмой авеню, с деревянной лопаткой в руках, беджиком «dom» на лацкане пиджака и в облитых красным вином брюках?

Наконец один рискнул. Он остановился поодаль, как будто все еще сомневался. Я сел в машину. Небритый водитель слушал по радио репортаж с бейсбольного мачта. «Янки» продули, я так и не понял кому. Мужчина был маленький, снаружи почти не виден из-за руля. За ухом торчала сигарета без фильтра.

– Наблюешь в салоне – штраф пятьсот долларов, – предупредил он.

Это прозвучало как вызов.

Уходя, я оставил на заднем сиденье деревянную лопатку. Будем считать, что в качестве чаевых.

Нью-Йорк, сентябрь

Я вернулся в квартиру Харриет Тэтчер, принял душ и занялся костюмом.

Рубашка, джинсы и кальсоны были заляпаны вином. Неудивительно, что таксист принял меня за пьяного. Даже левый носок вонял алкоголем.

Как вывести пятна? Харриет в таких случаях обращалась к маленькой китаянке, которая держала химчистку на Семнадцатой улице. Она, конечно, справилась бы и с брюками, и с кальсонами, и с носками. А вот с рубашкой – вряд ли. Может, присыпать пятна солью?

Я вычистил карманы, надел футболку и шорты и полез в холодильник за «травкой» Харриет. Курил я лишь в особых случаях, и сейчас был именно такой.

Я налил себе бокал кальвадоса, сел за письменный стол Харриет и включил ноутбук. Только теперь я понял, почему марихуану применяют в медицинских целях. Прокашлявшись после первых затяжек, я почувствовал, как по телу разливается приятное тепло, способное успокоить любую боль, как душевную, так и физическую. Я блаженствовал, попивая кальвадос, и не понимал, что же со мной произошло. Как я мог до такой степени утратить контроль над собой, что публично отшлепал женщину по голому заду? Я даже не знал, как ее зовут. Впрочем, имя можно выяснить у Харриет.

И надо же Бодиль позвонить именно в этот момент, она ведь не объявлялась несколько месяцев!

До сих пор моя жизнь лежала передо мной как на ладони. Теперь я не понимал, во что влип.

Но пока я сидел с самокруткой во рту, стараясь удерживать дым в себе как можно дольше, сознание постепенно прояснялось, словно внутри меня распутывался клубок.

Дело в ее трусиках. Белых, почти прозрачных, с рисунком из цветочков и листьев – я разглядел, хотя и торопился. Я уже встречал такие… и смутно помню лицо… Вероятно, причиной тому была «травка» Харриет, но мне вдруг показалось, что я видел Юстину Каспршик и раньше, до того как обнаружил ее мертвой в постели Томми Санделля.

Я подсел к компьютеру. Нашел фотографию Юстины, которую присылала мне Эва Монссон, инспектор криминальной полиции из Мальмё. Я не знал, при каких обстоятельствах сделали этот снимок, но на нем Юстина выглядела гораздо лучше, чем в гостинице. Вероятно, большинство людей выглядят до смерти лучше, чем после.

На черно-белой фотографии Юстина смотрела в камеру открыто и доверительно, вероятно к фотографу относилась с теплом. Быть может, любила его (или ее). Темные волосы до плеч несколько взъерошены, на накрашенных губах застыла призывная улыбка. Кем бы ни был фотограф, он допустил маленькую оплошность, не заметив пятна помады на переднем зубе Юстины.