– Где ее дом? – допытывался он. – Как его найти?

– О, она не отдаст пергамент никому, кроме меня, – твердо заверила Мейкпис. – Я сказала, что любой, кто придет за ним, возможно, шпион Фелмоттов, как бы он ни выглядел.

– В таком случае ты должна поехать с нами, – решил допросчик с мрачным видом. – Это может быть началом твоего наказания и доказательством твоего покаяния. Нельзя терять времени. Потому что Фелмотты тоже будут искать эту бумагу, и кто знает, каким образом их бесенята могут помочь им проследить, где она находится! Мы выезжаем сегодня, как только лорд Фелмотт почувствует себя достаточно хорошо, чтобы сесть на коня.

Несколько часов спустя Мейкпис, одетую потеплее, вывели из дома на дневной свет, казавшийся необычайно ярким.

«Что за странные животные мы, люди, – думала она. – Так быстро привыкаем ко всему. Возможно, мы могли бы привыкнуть даже к аду».

К своей досаде, она обнаружила, что должна сидеть на лошади вместе с Саймондом. Тот тоже не слишком этому обрадовался. На его подбородке темнел синяк цвета грозовой тучи, но, похоже, он уже светлел. Видимо, приправа в виде призраков помогала быстрее исцелиться.

Мейкпис усадили боком перед Саймондом и опять связали запястья и щиколотки. Очевидно, рисковать они не намеревались. Допросчик Мейкпис и два его коллеги сели каждый на свою лошадь.

– Насколько мы можем положиться на Морган? – спросил доктор.

«Я просила ее сказать Фелмоттам, что меня везут в Брилл, – пояснила Мейкпис про себя. – Полагаю, она сделает это независимо от того, решит нас предать или нет».

Если повезло, то хитроумная шпионка использовала Саймонда, чтобы тот во сне написал шифрованное послание и положил там, где Хелен могла бы его найти.

Мейкпис сдали плохие карты, и ее единственной надеждой было выбить хорошие из рук других игроков. Слово «хаос» звучит куда лучше, чем «безнадежность».

– Что бы ты ни задумала, ничего не получится. – Слова Саймонда неприятно врезались в мысли Мейкпис. – Рано или поздно я тебе все равно понадоблюсь. В качестве друга. Если отдашь мне грамоту, я тебя прощу. Но если она попадет в чьи-то руки, клянусь, сделаю все, чтобы тебя повесили как ведьму на самом высоком боярышнике. А потом я приду за твоим призраком. Высосу твой разум по капельке, буду терзать всю неделю, пока от тебя не останется одно хныканье. Вот его сохраню навеки, чтобы пугать других призраков, и повешу на стене как охотничий трофей.

Мейкпис ничего не ответила. Только постаралась сидеть на широкой конской спине так прямо, насколько могла.

Саймонд медленно поглощал ее дух, и это смахивало на ад даже больше, чем огненный котел.

В этой долгой поездке Мейкпис чувствовала себя выставленной напоказ: веревки, обмотанные вокруг запястий и щиколоток, привлекали всеобщее внимание. Редкий нервный дождик залетал ей за воротник, капли ползли по спине, путались в ресницах, а она даже не могла их смахнуть. Только и оставалось смотреть на затянутые в перчатки, сжимавшие поводья руки Саймонда и колышущуюся гриву лошади.

Но через некоторое время мерное движение стало ее убаюкивать. Медведь хотел спать, так что Мейкпис позволила ему делать что пожелает. Сейчас она ничего не могла предпринять, и, кроме того, позже придется бодрствовать. Так что она позволила векам опуститься и предоставила врагу удерживать ее на конской спине.

Проснулась она только в маленькой деревушке на речном берегу, до отказа забитой войсками, конями и шатрами, расставленными между деревьями на склоне холма. Ее допросчик беседовал с солдатами.

– Мы можем выделить несколько человек, но ни одного коня, – заявил офицер. – У нас и без того сплошные неприятности. Это перемирие истрепалось, как подол шлюхи. Король толкует о добром мире, но умные головы считают, что он специально тянет время, пока его королева собирает новые войска, чтобы разбить нас наголову. Его объяснения и плевка не стоят.

К их отряду присоединились четверо солдат. Двое несли мушкеты, повесив через плечо патронташи с нанизанными на них маленькими деревянными бутылочками с порохом. Мейкпис помогли слезть с коня и развязали ноги. Отсюда, как ей сказали, они пойдут пешком.

Маленькая компания держалась поближе к кустам живой изгороди. Одного солдата выслали вперед. Скорее всего, не хотели, чтобы их заметили. Наконец Мейкпис увидела коттедж, где жили Эйксуорты. Она обрадовалась, заметив, что кур нет, а это, возможно, означало, что маленькое семейство отсюда уехало. Тачка тоже исчезла вместе со скорбными останками, некогда лежавшими под ней.

– Это дом моей подруги, – пояснила Мейкпис.

– Он кажется слишком тихим.

Допросчик всматривался в коттедж и, похоже, решал, что делать.

– Давай подойдем к двери. Там поговоришь с подругой.

– В таком виде? – Мейкпис подняла связанные руки. – Она увидит, что я ваша пленница.

Мужчина с очевидной неохотой развязал ей руки. Они подошли к двери, и он постучал. Как и ожидала Мейкпис, ответа не было. Подождав немного, он снова постучал и наконец открыл дверь и вошел. За ним последовали два солдата. Минуты через две мужчина показался в дверях:

– Дом пуст!

– Она, наверное, вышла, – поспешно солгала Мейкпис. – Если мы подождем, она вернется.

Он взял ее за руку и повел в дом.

– Вернется? Это место выглядит заброшенным.

Маленький коттедж был совершенно пуст. Всю мебель, которую можно было унести, забрали с собой вместе с оловянной посудой, держателем для лучины, дровами и растопкой. Не было даже стула, на котором сидел пациент Мейкпис.

– Я не знаю, что случилось. – Девушка уставилась на допросчика с заранее отрепетированным выражением недоумевающей невинности. – Подруга сказала, что будет ждать меня здесь!

– Она спрятала грамоту в доме или взяла с собой? – нахмурился он.

– Откуда мне знать? – огрызнулась Морган.

– Обыщите дом, – приказал допросчик солдатам. – Поставьте часового у окна, а другой пусть влезет на дерево и доложит, если нам будет грозить опасность.

Солдаты стали поднимать доски пола, пробивать дыры в стенах и шарить палками в дымоходе.

– Не забудьте проверить потолочные балки и черепицу, – командовал допросчик.

Мейкпис осталась у двери, глядя на поля и пытаясь различить хоть какие-то признаки движения. За спиной слышался грохот, а иногда и ругательства. Судя по тону, допросчик, требовавший, чтобы солдаты придержали свои «биллинсгейтские языки»[9], был раздражен не меньше солдат.

Мейкпис поняла, что гнев таится повсюду, причем под самой поверхностью. Она каким-то образом уже привыкла ощущать в воздухе его вкус.