Я с самого начала решительно боролся с этими требованиями, потому что был убежден, что такого рода условия совершенно исключают возможность установления в будущем дружеских отношений. Я даже обратился к императору Карлу с просьбой телеграфировать по этому поводу непосредственно императору Вильгельму, что и было исполнено с некоторой долей успеха. В конце концов германские постулаты были сокращены приблизительно вдвое и в такой смягченной форме они и были приняты Маргиломаном.

Что же касается до нефтяных промыслов, то мы пришли к соглашению об аренде сроком на девяносто лет, а по вопросу о снабжении нас зерновыми продуктами Румыния обязывалась в течение целого ряда лет поставлять Центральным державам все продукты своего сельскохозяйственного производства. Вопрос о постоянном контроле Германии над румынскими финансами был оставлен. В вопросе о ценах вполне победила румынская точка зрения.

Большие затруднения причинило нам невозможное германское требование продолжать оккупацию Румынии в течение пяти или шести лет после общего заключения мира. Это был один из тех пунктов, на котором особенно настаивало германское верховное командование, и лишь путем больших трудов и очень жестоких пререканий нам удалось добиться, чтобы при заключении мира вся законодательная и исполнительная власть была в принципе возвращена румынскому правительству. Что же касается нас, то мы сохраним известное право контроля над определенным числом агентов – и то только до заключения общего мира. Я не могу утверждать, что такая точка зрения была вполне использована и моим преемником, но несомненно, что Маргиломан взял на себя министерство только при условии, что я гарантирую ему строгое соблюдение только что помянутой точки зрения.

Как уже было раньше упомянуто, вопрос о Добрудже доставил нам двоякие затруднения. Во-первых, отказ от нее являлся тем требованием, которое румыны переживали тяжелее всего и которое поэтому придавало миру характер насильственного; во-вторых же – этот вопрос посеял вражду между турками и болгарами.

Болгары стояли на той точке зрения, что вся Добруджа до устьев Дуная включительно должна быть отдана им, и они защищали эту точку зрения с упрямством, подобное которому мне редко приходилось наблюдать. Они заходили настолько далеко, что заявляли, что не только настоящее представительство, но и никакое другое не посмеет вернуться в Софию с иным результатом, и давали ясно понять, что если мы отклоним их постулат, нам уже нечего рассчитывать на Болгарию. С другой стороны, и турки одинаково горячо защищали ту точку зрения, что Добруджа завоевана с помощью двух турецких армейских корпусов и что уступить исключительно Болгарии приобретения, завоеванные преимущественно турецкими силами, было бы безнравственно и несправедливо. Они никогда и ни в коем случае не могут согласиться на то, чтобы Болгария получила всю Добруджу, не дав за это Турции никакой компенсации. Под компенсацией они понимали не только ту территорию, которую они отдали Болгарии в момент ее выступления (Адрианополь), но и значительный кусок помимо этого.

На бесчисленных конференциях, во время которых этот вопрос обсуждался, мы с Кюльманом играли роль честных маклеров, прилагавших все усилия к тому, чтобы согласить эти обе столь противоположные точки зрения. Нам обоим было ясно, что если дело не дойдет до компромисса, то следствием разрыва сношений может явиться отпадение болгар или турок. В конце концов, и с большим трудом, нам удалось объединить обе части выставляемого нами проекта в приемлемую форму. По этой формуле старая Добруджа должна была неминуемо быть уступлена Болгарии, другая же часть ее должна была перейти в совместное владение, а решение дальнейшей судьбы ее на будущее предоставлялось Центральным державам.

Ни Турция, ни Болгария не были вполне удовлетворены этим приговором, но он все же не доводил ни одну из сторон до отчаяния и при данном положении вещей открывал единственную в своем роде возможность перебросить мост между турками и болгарами.

Подобно тому, как Англия и Франция в свое время добились выступления Италии путем Лондонского договора, так и император Франц-Иосиф и берлинское правительство связали себя обещаниями, данными им болгарам за их поддержку, и эти уступки оказались впоследствии самым серьезным препятствием для заключения компромиссного мира. Несмотря на это, ни один разумный человек не станет отрицать, что в борьбе не на жизнь, а на смерть всякое государство вынуждено искать союзников, и не задает себе заранее вопроса, не принесет ли ему впоследствии соблюдение данного слова большие или меньшие затруднения. Пожарные, тушащие пожар, не спрашивают, не испортит ли чего-нибудь сильный напор воды. Когда Румыния напала на нас с тыла, нужда была велика, дом был весь в огне и первая, вполне естественная и справедливая забота моего предшественника заключалась в том, чтобы отдалить эту самую великую опасность. Поэтому тогда не жалели уступок, и Добруджа была обещана болгарам. Вопрос о том, имели ли турки право требовать возвращения им территории, которую они в свою очередь уступили Болгарии, является спорным. Они утверждали, что в Берлине им были сделаны устные уступки; моральное право у них было несомненно.

Затем весной 1918 года при заключении румынского мира приходилось опасаться слишком опасного испытания союзнической верности как болгар, так и турок; первые уже давно предавались секретному заигрыванию с Антантой, а союз с Турцией основывался на двух лицах – на Талаате и на Энвере. Но Талаат в Бухаресте утверждал совершенно определенно, что если он вернется в Турцию с пустыми руками, он будет вынужден подать в отставку, а в таком случае отпадение Турции стало бы в высшей степени вероятным.

Итак, мы в Бухаресте пытались проплыть между двумя опасными рифами: надо было не ранить румын смертельно, по возможности соблюдая характер компромиссного мира, и все же сохранить за собою поддержку турок и болгар.

Требование отказа от Добруджи было для румын чрезвычайно тягостно, и оно стало для них сносным только тогда, когда после упорной борьбы с яростным сопротивлением болгар нам с Кюльманом удалось обеспечить румынам выход к Черному морю.

Если нам впоследствии бросали упрек и за то, что мы навязали румынам насильственный мир, и за то, что недостаточно охраняли болгарские требования и желания, то надо сказать, что противоречивость этих упреков бросается в глаза. Ради Болгарии и Турции нам приходилось требовать Добруджу и обращаться с румынами более беспощадно, чем мы этого хотели бы. В конце концов нам удалось убедить турок и болгар согласиться на наши проекты, а если сравнивать с меркой Версаля, то Бухарестский мир поистине может быть назван компромиссным. Это можно утверждать и о содержании его, и о форме.

Лица, ведшие переговоры, как в Версале, так и в Сен-Жермене, были бы весьма довольны, если бы с ними обращались так, как мы обращались с министерством Маргиломана.

Румыны потеряли Добруджу, но сохранили бесспорный выход к морю, они из-за нас потеряли полосу почти не заселенной местности, но благодаря нам же выиграли Бессарабию.

Они выиграли гораздо больше того, что потеряли.

Версальский Совет четырех. – Насильственный мир наихудшего типа. – Мировая опасность большевизма. – Придут иные поколения.