– То есть ты думаешь, что они ничего не значат?

– Я не говорил этого, Фейг. – Ласс улыбнулся ей и подал очередной фрукт из вазы. – Но стоит понимать, что значительная часть – выдумка.

– А какая именно?

– Кто знает? Никто из нас не может сказать, как предание звучало сотню, а лучше две или три сотни лет назад. Пожалуй, кроме старинных летописей, если таковые сохранились. Но насколько им можно доверять?

Летописи. И то верно! Она совершенно не подумала о том, что легенды могли записывать, да и к тому же не один-единственный раз. Имело смысл посетить книгохранилище и попробовать найти что-то про Первого из Форестов и других, чтобы освежить предания в памяти.

Если во Фридомхелле подобного не отыщется, можно попросить отца о небольшой услуге, обосновав это тем, что леди Вайткроу желает вспомнить сказки и знать, что рассказывать своему сыну или дочери. Папенька не пожалеет никаких книг, и уж тем более старых летописей, что его никогда не интересовали, и отправит гонца.

Быть может, в более ранних сказаниях будет ответ на вопрос о том, что же это за дар, каким образом научиться им пользоваться, и хоть какая-то помощь в составлении плана действий. В прошлый раз, когда Фейг разозлилась и испугалась, пострадали люди и лорд Рогор Холдбист. И если смерти северян ее огорчили, а подпорченное здоровье правителя Династии избавило от неминуемых проблем и отсрочило общение с лекарями до ее отбытия вместе с Ротром на турнир, то во Фридомхелле была совершенно иная ситуация. Что, если в какой-то день она не сдержится и обидится или разозлится на южан? Подданные Вихта теперь были и ее подданными, они стали ее народом, стоило ей овдоветь и переступить порог дома лорда Вайткроу. После свадьбы же ее отношение лишь заимело под собой законные основания.

Ранить, калечить и тем более лишать жизни свой народ она ни в коем разе не желала. Еще более она боялась навредить Леоне, что выводила ее из себя каждый день, и совершенно не представляла, что может ее ожидать.

– Дядюшка, а расскажешь мне легенду о Первом из нашего рода? Пожалуйста!

Ласс кивнул. Он расположился поудобнее на скамье в беседке, оперся спиной об одну из стоек, что поддерживали крышу, закинул ноги на скамью и пригладил бороду.

– Что ж, слушай. Первый из Форестов был могучим, превосходил ростом любого, даже самого высокого человека. Он напоминал массивный ствол древнего дуба. Все живое – и птицы, и рыбы, и звери, от самого маленького безобидного мышонка до самого свирепого и безжалостного хищника, все деревья, кусты и даже трава, все подчинялись ему и служили ему глазами и ушами. Наш прародитель, Первый из рода, и сам напоминал животное – все его тело покрывала шерсть, его когти были остры, его зубы не уступали волчьим, а в его лице проглядывались звериные черты…

Волны раскачивали корабль, вода поблескивала на солнце, а благодаря небольшому ветру было не жарко. Морские птицы встречались близ небольших островков, и в одну из ночей моряки делились сплетнями о том, что видели на выступающих каменных островках невиданное морское чудовище. Они были уверены, что оно смотрело на корабль, а когда тот приблизился, спряталось в воде и, быть может, до сих пор следует за моряками, выжидая подходящего момента для нападения.

Арло впервые покинул дом и отплыл от большой земли дальше, чем рыбацкая лодка его приятелей. Можно было бы наслаждаться жизнью, если б только корабль не вез его и неизвестных ему товарищей по несчастью, коих он не видел, долгие дни до земель Бладсвордов.

Это путешествие не задалось с самого начала – связанный писарь мог размяться только тогда, когда его провожали справить нужду или уводили в трюм, где он был под постоянным присмотром. Стоило лишь зашевелиться, как на него кричали и порой били. Кроме того, еда, которую в него насильно пихали, постоянно рвалась наружу, качка утомляла и сводила с ума. Кажется, на четвертый день его плохого самочувствия пленника отвели к лекарям и там же и оставили. Грубый мужчина, невысокий, щуплый, с торчащими клоками волосами и бородой, вливал во Флейма свои отвары. На несколько часов становилось лучше, но после все возвращалось, и мужчина, бурча, снова вливал омерзительную на вкус жидкость.

Когда же наконец корабль пристал, Арло был настолько счастлив, что вернулся на привычную землю, что и не сразу вспомнил – он пленник, которого могут истязать или и вовсе убить.

Ему вновь завязали глаза, его и еще нескольких, что тихо копошились и ворчали неподалеку, погрузили в повозку или нечто подобное и повезли куда-то. Он не знал, куда именно и сколько это заняло времени. Похитители останавливались, выводили пленников по одному, кормили, снова закидывали на деревянный, неровный и оставляющий множество заноз, дурно пахнущий пол, что трясся, когда человек рядом причмокивал лошадям и дергал поводья.

Иногда сопровождение писаря надолго останавливалось, даже в повозке ощущался жар от костров, а через некоторое время Арло слышал храп. Разумеется, о комфорте пленников никто и не думал, и мужчина был вынужден или терпеть и лишаться ума от бессонницы и постоянной тряски, либо приспосабливаться. Он выбрал второе.

Дважды он пытался избавиться от веревок, однажды он смог снять повязку, почти справился с путами на руках, но здоровенный детина заметил это, громко оповестил весь лагерь, и Роул приказал проучить писаря – его долго били, сломали ему два зуба и то ли случайно, то ли специально уронили лицом в конский навоз. Все тот же сухой невысокий лекарь, еще более всклокоченный, прибежал на помощь, осмотрел Флейма и подлатал то, что могло угрожать жизни. Один из зубов потребовалось удалить, никаких отваров, чтобы уменьшить боль, ему не дали, а после, когда обессиленный Арло не мог даже связно подумать и только тихо стонал, его вновь отправили в телегу.

Больше он не делал попыток спастись – в конце концов, если его продадут какому-то лорду, будет лучше. И еще лучше, если при этом он будет здоров и цел.

Пока родственник Дарона Флейма страдал в повозке, он слышал много разговоров, но самыми болтливыми оказались двое. Стража на привалах сменялась часто – в первые часы ночи Арло слышал тяжелое сопение, которое затем удалялось, и его место занимали тихие насвистывания и редкие короткие диалоги шепотом, из которого сложно было разобрать что-либо, а после приходили двое болтунов, и все снова и снова повторялось по кругу.

– Нам надо торопиться. Слышал? Мертвецы уж встают, да сколько их – ух!

– Да, плохо дело. Надо б и впрямь торопиться-то. А то поздно будет уж.

– Ежели лорды все научатся, то Первые-то и не возродятся ж.

– Думаешь, лорды их прогонят? Да нет, не бывать этому!

– Какой прогонят? Лорды ж, они это… Потомки Первых. Придут Первые, поглядят, что родня их живет да радуется, еще и мощь древнюю-то использует, и не захотят возвращаться. Торопиться надо!

– Дык мертвецы ж – это так. Мало ли, один научился, другие ж ничего.

– Не слышал ты? Дарон-то этот, из Флеймов, в своем доме-то и сгорел. Говорят, устал от войны, взял да и сжег себя, да еще и все ценное прихватил с собой. Ни врагам не оставил, ни собственным дитяткам!