Клер ответила ей улыбкой.

– Да, наверное, это непросто, быть пятнадцатилетним подростком.

Рената рассмеялась.

– Это просто невыносимо, вы уж поверьте! Но не беспокойтесь, они отсюда никуда не уйдут, я лично прослежу за этим. Так что никто больше не потеряется.

“Как же, проследишь ты за ними”, – с иронией подумала Клер.

Поговорив с Франческой, которая заверила, что заказанные документы доставят из архивов быстро, Клер вышла из библиотеки и направилась по набережной к гостинице “Даниэли”. Она прекрасно понимала: осуществить вторую часть ее плана будет значительно сложней, чем первую.

Подойдя к стойке, она попросила портье позвонить Эндрю Кенту. Если повезет, он окажется в номере один и согласится встретиться с ней внизу, в вестибюле. Клер пришлось немного смирить свою гордыню, поговорить с Кентом было до крайности необходимо. И делать это в присутствии Габриэллы ей не хотелось.

– Простите, но там никто не отвечает, – сказал портье, вешая трубку.

– А вы случайно не видели, может, он вышел на утреннюю пробежку?

– Я вообще его сегодня не видел. Заступил на дежурство всего несколько минут назад. Может, заглянете в ресторан? – И он указал на двойные стеклянные двери.

Клер вошла в ресторан и сразу увидела Эндрю Кента, тот сидел за столиком в полном одиночестве, завтракал и читал газету, смешные очки, как всегда, кривовато сидели на его продолговатом лице.

– О, приветствую вас. – Он снял очки, торопливо сунул их в нагрудный карман. – Что это вы здесь делаете?

– Можно присесть?

– Разумеется.

Клер начала без всяких предисловий:

– Вам когда-нибудь приходило в голову прочесть ее письма?

– Чьи письма?

– Алессандры.

– Прочел несколько, но ничего существенного почерпнуть из них не удалось.

– А в ее дневнике не находили случайно никакого объяснения тому, что она выжидала целых два месяца, прежде чем сообщить о заговоре?

– Нет. Вообще мне показалось странным, что ни в ее письмах, ни в дневниках нет ничего интересного. Особенно если учесть, что у этой куртизанки были такие влиятельные любовники. И уж она-то могла знать несколько занимательных секретов и интригующих тайн, однако записи ее оказались на удивление скучны. Все равно что читать дневник какой-нибудь фермерской женушки: “Во вторник посадила на огороде тыкву”. По воскресеньям ходила в церковь и всегда находила нечто вдохновляющее в проповеди. Но что самое главное: нигде и ни разу не написала она следующее: “Испанцы планируют заговор против Венецианской республики”.

– Может, она где-нибудь записала: “Сегодня Совет десяти попросил меня написать письмо”?

– Нет.

– Так что в этих дневниках нет ничего такого, что бы говорило в пользу вашей теории?

– Не только моей, но и вашей тоже.

– А что, если она нарочно не записывала в них ничего важного?

Эндрю залпом допил кофе.

– Что-то я вас не совсем понимаю.

– Что, если она писала эти дневники в надежде, что их непременно прочтут другие люди? Ну, к примеру, если б она предстала перед судом, дневники могли бы стать важным вещественным доказательством. Всего лишь за тридцать лет до этого некую Веронику Франко обвинили в колдовстве по показаниям бывшего ее слуги. То была очевидная ложь, однако женщине пришлось оправдываться перед судом. И она оправдалась, хоть это и было нелегко. Алессандра могла знать об этом, наверняка даже знала. Правительство ничего не имело против куртизанок. Даже напротив – налоги с них приносили миллионы дукатов в казну ежегодно. Но куртизанки, в отличие от прочих граждан Венеции, не пользовались защитой закона. Возможно, Алессандра писала эти дневники с целью обеспечить себе некое подобие защиты. Любой прочитавший их убедился бы: эта женщина ведет самый добропорядочный образ жизни – ни тебе поклонения дьяволу, ни тайных сборищ, ни злонамеренных помыслов. Даже любовники ее там ни разу не упоминались.

– Так вы хотите сказать, она создала нечто вроде защитной дымовой завесы? Пряталась за фасадом добропорядочности?

– Или это, или же она была самой скучной, бесцветной и воздержанной куртизанкой в мире.

Эндрю задумчиво кивнул.

– Что ж, умно.

– Благодарю.

– Я имел в виду Алессандру.

– Не вы пришли к этой мысли, – холодно заметила Клер. – Впрочем, я здесь не поэтому. В Библиотеке Марчиана хранятся двадцать восемь писем, которые Алессандра написала между январем и мартом тысяча шестьсот восемнадцатого.

– И что же вы полагаете обнаружить в этих двадцати восьми письмах? В те дни каждый грамотный человек писал каждый день по два-три письма. Что такого необычного можно найти в этих двадцати восьми?

– Учтите, все эти письма адресовались женщине.

– И что с того?

– У каждой женщины есть человек, конфидент, лучшая подруга, которой она может рассказать все. Возможно, женщина, знакомая еще с детства, или же другая куртизанка. Но кто-то должен быть. Обязательно.

– Может, и так. Но это вовсе не означает, что Алессандра делилась со своей конфиденткой самым сокровенным. Возможно, приберегала все свои секреты до того момента, когда они встретятся и смогут поговорить наедине.

– И все равно вероятность существует. И вы должны это признать.

– Ладно, ладно, признаю. Но зачем вы все это мне рассказываете?

– Просто подумала, мы сможем вместе поработать над этим.

Глаза его сузились.

– Вот как? Это с какой такой радости?

Настал момент проявить женскую хитрость и изворотливость.

– Ну, э-э… просто потому, что вы лучший, – начала Клер. – Вы же самый настоящий эксперт по заговорам. Нет, конечно, если вы не верите в Испанский заговор, тогда другое дело. Но лично мне кажется, тут есть чем заинтересоваться. Вы были так добры ко мне, рассказали о противоречиях в письме Россетти. И я уверена, что многому могу научиться, работая вместе с вами…

– Просто вам за один день не удастся перевести все двадцать восемь писем, я угадал?

– Угадали.

Эндрю бросил салфетку на стол и поднялся.

– Что ж, хорошо. Идемте.

Клер и Эндрю Кент сидели друг против друга за столом в читальном зале библиотеки. Между ними лежала стопка писем четырехсотлетней давности, каждое письмо для сохранности было вложено в пластиковый конверт.

Клер подняла глаза от письма, которое сейчас переводила, – она уже убедилась, что ничего представляющего хоть какой-то интерес в нем нет, – и украдкой покосилась на своего коллегу. Эндрю Кент с головой ушел в работу, глаза устремлены на лежащий перед ним документ, время от времени он сверялся со словарем, и строчки перевода так и лились на бумагу. Работая, он закусывал нижнюю губу и время от времени, похоже совершенно бессознательно, откидывал непослушную прядь волос, падающую на лоб, или поправлял очки, слишком низко сползшие на нос.