На экране — кабинет доктора Белла: книги, ковры, дубовая мебель, уютные кресла, так и призывающие сесть, расслабиться, открыть то, что терзает сердце. Все здесь такое мягкое и приветливое. Посреди кушетки сидит молодой человек с редеющими песочными волосами, одна лодыжка лежит на колене, одна рука стискивает это колено. На первый взгляд кажется, что его поза выражает комфорт и непринужденность, но подергивание ступни выдает некоторую нервозность, а резкие движения головой показывают, что посетителю неуютно в этом кабинете, в мире, а возможно — и в своем собственном теле: Перри Дорн, убивший себя в прачечной-автомате. Кардинал узнал его по фотографиям из теленовостей. Сбоку сидит доктор Белл, на колене у него раскрытая записная книжка, прижатая рукой.

Юноша извергает свою мучительную тоску: рассказывает, как он обожал математику, как отказался от предложения учиться в университете Мак-Гилл, чтобы остаться рядом с женщиной, по которой сходил с ума, и как она его бросила. Крик отчаяния чувствуется в каждой хрипловатой ноте его голоса, в обреченной сгорбленности плеч. Едкая кислота ненависти к себе так и брызжет из всех его слов, даже из тех, которые он произносит с принужденной бодростью. Но добрый доктор не предлагает положить его в больницу. Напротив, он выспрашивает подробности насчет того, как Маргарет, возлюбленная молодого человека, так сокрушила его.

А потом они обсуждают его неуверенность в том, что Маргарет вообще обратит внимание на его самоубийство: она так занята своим новым поклонником.

— Видите ли, я просто задумался о прачечной-автомате, — говорит доктор Белл. — Когда вы начали встречаться с Маргарет, прачечная стала для вас каким-то символом. Вы сами сказали, что словно бы начали все с чистого листа. Помню, я еще подумал, какое это мудрое замечание. Никто из вас не нес в себе бактерий (уверен, что вы употребили именно это слово) прошлых романов. Вот я и подумал, что…

— Прачечная, — говорит Перри и швыряет салфетку на журнальный столик. — Да, уж на прачечную-то ей придется обратить внимание.

Кардинал заменил диск другим. Леонард Кесвик, сотрудник социальной службы, покончивший с собой после того, как в его компьютере была обнаружена детская порнография. Кесвик работал старшим администратором службы социальной помощи, и Кардинал время от времени встречался с ним на разного рода общественных собраниях, а кроме того, часто видел его в вечерних новостях.

Он нажал на ускоренное воспроизведение и пропустил вводную часть.

— Знаете, что сделала моя жена, когда ей стало известно? — спрашивает Кесвик. — Она в меня плюнула. В буквальном смысле плюнула. Мне в лицо. Моя собственная

Он ударяется в слезы. Доктор Белл терпеливо ждет в своем кресле, пока рыдающий вой сменится всхлипами, всхлипы — хлюпаньем.

— Ну как полиция пронюхала? — стонет Кесвик, его голос приглушает салфетка. — Как они могли узнать?

— Разве они вам не сказали? — с неподдельным участием спрашивает доктор Белл. — Они ведь должны были дать вам какое-то представление об уликах?

— Об уликах? Улики были у меня в компьютере! Он был набит картинками с тринадцатилетними девочками! Не знаю я, как им стало известно! Они сказали только, что «действуют на основании поступившей информации».

— А что, вы полагаете, они под этим подразумевали? — спрашивает доктор Белл. Он ерзает в кресле, сутулится, так и сяк дергает головой: все ярче проявляются его «собачьи» тики.

— Не знаю. Может, это имеет отношение к интернет-порталу, или к провайдеру, не знаю, как это называется. Неважно. Я вот-вот потеряю работу, и я, похоже, вот-вот потеряю семью. По правде говоря, доктор, я как в аду. Как будто я уже умер и попал в ад. Не знаю, что мне делать.

Кесвик всегда казался таким самоуверенным, всегда держащим себя в руках человеком, а тут, на кушетке у психиатра, он вдруг раскрылся.

Кардинал начал понимать, как пациенты Белла клюют на его внешнюю теплоту. Вся его манера так и говорила о распростертых объятиях, согревающем очаге, «безусловном позитивном подкреплении». Кардинал и сам растаял под действием этой манеры, когда впервые пришел к Беллу; он даже спросил у Белла совета. Все эти пациенты (и Кэтрин тоже) являлись к этому врачу лишь с одним желанием — чтобы им помогли, чтобы чья-то крепкая, надежная рука вытащила их из мрачной бездны отчаяния. Кто заподозрит, что человек, протянувший им эту руку, станет толкать их обратно вниз? Кардиналу вспомнилось классическое определение обольщения: теплые манеры, но низкие намерения.

Дата в углу кадра показывала, что эта беседа с Кесвиком происходила около года назад, в тот самый месяц, когда он покончил с собой.

Кардинал перешел немного назад и нажал «Воспроизвести».

— Они сказали только, что «действуют на основании поступившей информации», — жалким голосом говорит Кесвик.

Психиатр:

— А что, вы полагаете, они под этим подразумевали?

— Как будто вы сами не знаете, доктор. — Кардинал нажал на кнопку «Стоп». «Как будто вы сами не знаете».

Он вытащил из конверта еще один диск. На нем была желтая наклейка, а на ней было аккуратно выведено: «Сожалею о вашей утрате».

Секунду спустя на экране появилась Кэтрин, и у Кардинала перехватило дыхание. Его рука сама потянулась к ней.

Кэтрин сидит в центре кушетки, сгорбившись, подавшись вперед, зажав руки между колен: это была обычная для нее поза, когда она обсуждала что-нибудь чрезвычайно интересное. Поза прилежной студентки.

Белл расслаблен, задумчив, сидит положив ногу на ногу, а на колене, как всегда, записная книжка.

— В последнее время мне стало гораздо лучше, — говорит Кэтрин. — Помните, в прошлый раз я волновалась, что у меня вот-вот начнется приступ депрессии?

— Да.

— Ну а сейчас я уже этого не чувствую. Это я просто немного переживала по поводу своего проекта. Я собираюсь сделать цикл фотографий, которые будут сняты в разное время дня. Начну с вечерних. Но это должно быть строго определенное время: девять утра, шесть вечера и девять вечера.

— Насколько я помню, вы говорили мне, что это будет что-то вроде съемки с воздуха?

— Не с воздуха, а просто с высоты. Я хотела снять первую серию со шпиля нашего собора, но мне не дали разрешения. Так или иначе, вечерние снимки я начинаю делать сегодня. Знаете это новое здание «Гейтвэй», сразу за окружной дорогой?

— Ах да. Я не думал, что его уже достроили.

— Почти достроили. У меня там живет подруга, так что сегодня я туда отправляюсь со своими аппаратами. Она меня выведет на крышу — она у них плоская, — и я буду снимать город с высоты. А если сегодня еще и появится луна, это будет довольно впечатляюще.

Кардинал слышал энтузиазм в ее голосе. Доктор тоже не мог оставить это без внимания.

— А ваша подруга будет там вместе с вами? — спрашивает Белл. — Мне казалось, вы всегда работаете в одиночестве.