С Джессом Холстоном они расстались еще в Геттисберге. Он уже выздоравливал и сказал ей, что со временем либо догонит свою кавалерийскую часть, либо — что было вероятнее — вернется в Вашингтон. Рианнон написала обстоятельное письмо Сидни, в котором рассказала о Холстоне и попросила сообщить ей что-нибудь о Джулиане, но ответа так и не дождалась.

Насколько она знала, муж содержался в Старом Капитолии и лечил раненых из числа арестантов. Йен, заехавший к ней в госпиталь, сказал, что обмен удастся организовать — если вообще удастся — не раньше осени. Рианнон надеялась на то, что Джулиан наберется терпения и не совершит до этого времени какую-нибудь глупость.

В середине сентября она стала часто видеть во сне ребенка. По утрам она не могла вспомнить весь сон полностью, а лишь его обрывки, не связанные между собой. Ребенку — мальчику — на вид было не больше полутора лет, но лица его Рианнон вспомнить никак не могла. Он только-только начинал ходить и медленно топал вперед, держась одной ручкой за забор. А позади него… рвались пушечные ядра. Небо выглядело причудливо-темным на фоне заходящего солнца, неестественным, словно намалеванным на картине легкого на руку художника. Отовсюду слышались мужские возгласы, дико ржали кони… И вновь она видела Джулиана, который, пригибаясь, бежал по луговине, где вповалку лежали раненые и павшие…

Однажды она проснулась ночью в холодном поту, но уже через мгновение возблагодарила Бога за это пробуждение, ибо оно избавило ее от продолжения кошмара. Днем Рианнон пыталась осмыслить свой сон, но он как будто не нес в себе никакой информации, никакого предостережения. И она не знала, что ей делать.

Джулиан по-прежнему сидел в Старом Капитолии. Значит, он жив и в безопасности, а большего ей и не надо было знать.

Вдруг она вздрогнула и приложила ладонь к животу. Ей показалось, что ребенок шевельнулся. Может, почудилось?.. Нет, движение повторилось снова и снова. Губы Рианнон тронула счастливая улыбка, а глаза наполнились слезами. Шла война, со всех сторон ее окружали смерть и страдания, но посреди этого ужасного черного хаоса зарождалась новая маленькая жизнь. И это было великое утешение…

Джулиан, конечно, продолжал злиться на нее за свое пленение. Но по крайней мере он жив. И какие бы чувства он к ней ни испытывал, Рианнон знала, что, когда все это закончится, у ее малыша будет отец. Пусть он пока сидит в тюрьме, пусть. В тюрьме плохо, неуютно, но там не свистят над ухом пули и земля не содрогается от разрывов, а это главное…

Наутро она невольно прислушалась к разговору двух раненых.

— Сидим здесь, ждем у моря погоды, а Ли тем временем неторопливо приходит в себя, — жаловался своему приятелю сержант с раздробленной голенью.

— Если бы вместо генералов войну вели рядовые, от мятежников давно бы уже и следа не осталось, — согласился с сержантом лежавший на соседней кровати рядовой, выздоравливавший после контузии.

— Геттисберг, Виксберг… Нельзя на этом останавливаться! Кстати, ты знаешь, что наши сцапали наконец эту красотку Бель-Бойд и посадили в Старый Капитолий?

— Уверен, что надолго она там не задержится. Тебе доводилось видеть эту женщину? О… это, брат, сон! Она и раньше попадала в плен, но всегда выходила сухой из воды. С такой внешностью легко добыть себе свободу!

— Благодаря газетчикам о них сейчас только и говорят в Вашингтоне.

— О них?

— Ну да, о ней и этом враче-мятежнике… как его… Маккензи! Уже в тюрьме красотку свалила лихорадка, а он выходил ее как малого ребенка. О, не сомневаюсь, что она его за это отблагодарила!

Солдаты расхохотались.

Рианнон молча допила кофе, поднялась и удалилась в свою палатку. Ее трясло от… ревности. Она никогда не видела Бель-Бойд, но не сомневалась в том, что та очень красива. О ней знали все и на Юге, и на Севере. А теперь она в тюрьме. Вместе с Джулианом. И они так или иначе сблизились. А Джулиан… хоть он и женился на ней, но по-прежнему ненавидел. Ибо она уже столько раз его предавала…

Ничего! Пусть! Главное, что он жив и в безопасности.

Но Господи… как же ныло сердце. С Ричардом она всегда была спокойна и счастлива. А Джулиан насильно ворвался в ее жизнь. Она не звала его, как не звала и те чувства, что он пробудил в ней.

И мир для нее перевернулся.

Пусть он в тюрьме. Там его не убьют. Еще одну смерть… любимого… она просто не пережила бы. Но он там вместе с этой Бель-Бойд… В каких они отношениях? Как она отблагодарила его за излечение? Все это солдатские байки, но черт возьми… отчего так ноет сердце?

Следующей ночью ей приснилось, что Джулиан лежит в гробу.

Сидни распахнула дверь и уже сделала шаг на крыльцо, как вдруг замерла и обернулась. Так и есть. В холле стояла Сисси и напряженно смотрела на нее. Сисей… ее постоянное присутствие было частью той сделки, благодаря которой Сидни выторговала себе свободу.

Они по-прежнему жили вместе с Марлой… и Сисси. Сидни не стала переезжать к Джессу, так как он вернулся в действующую армию. Перед отъездом он сказал, что если его убьют, она получит достойное содержание. Сидни тогда промолчала. Она была слишком расстроена вестью о том, что муж опять уезжает на войну. Она очень испугалась, узнав, что Джесса снова ранили, и обрадовалась, убедившись, что его жизнь вне опасности.

Марла вздохнула с облегчением, когда их с Сидни шпионской деятельности пришел конец. Поначалу она питала к северянам такую ненависть, ею владела такая жажда отмщения, что она совершенно не думала о риске. Но события последних месяцев научили ее страху и осторожности. Последней каплей стал арест Сидни. После этого Марла и сама зареклась шпионить против врага.

Но Джесс все-таки нанес ей визит в тот вечер, когда решил спасти Сидни путем женитьбы. Он повидался с Марлой и строго-настрого предупредил, что никаких штучек больше не потерпит и что Сисси останется с ними до тех пор, пока он не вернется с фронта и не сможет забрать жену к себе.

Марла смирилась со своим новым положением. Разумеется, они с Сидни уже не питали особенной привязанности к своей темнокожей служанке, а порой даже бывали с ней невежливы. Но Сисси ни на что подобное просто не обращала внимания. Она как тень повсюду следовала за Сидни, разве что не присутствовала при ее встречах с Джулианом, но зато всегда ждала у выхода из тюрьмы.

— Ты готова?

— Да, миссис Холстон.

Сидни терпеть не могла, когда над ней издевались, скрывая издевку под маской невинной вежливости.

— Я еще не привыкла к тому, чтобы ко мне так обращались.

— Привыкайте, миссис Холстон.

— Я иду в Старый Капитолий.

— Очень хорошо.

Сидни смерила Сисси раздраженным взглядом.

— И ты ничего не хочешь мне сказать? На сей раз не будет никаких лекций и нравоучений? «Не пытайтесь оказать помощь пленным мятежникам, мэм, а то вас повесят, и я лично позабочусь о том, чтобы петлю на вашей шее затянули как полагается!» А?