ради Лиама, но ты жертвуешь Лиамом ради Абаддона». Покачав головой, она пробормотала: «По крайней мере, моя мать покончила с собой, чем сделала выбор. Ты просто будешь стоять и смотреть, как Абаддон губит твоего сына, и, конечно же, пожинать плоды горячего секса со спутником жизни, пока он это делает.

— Заткнись, — рявкнул Стефан, сжимая в руке фонарь. — Сомневаюсь, что ты смогла бы выбрать из них, будь ты на моем месте.

— Я бы никогда не пожертвовала Лиамом ради… — Элли оборвала себя в последний момент, прежде чем произнести имя Магнуса, а затем начала хмуриться, глядя на Стефана. Он почти затаил дыхание в ожидании. А потом она вспомнила разговор, который услышала, когда впервые проснулась. Мужчина, которого она слышала, рассказывая Абаддону о том, что произошло в доме, совсем не походил на измученного мужчину перед ней сейчас. Не было никакой вины за то, что он сделал, только разочарование, что ему не удалось обезглавить Дрину, и определенное отвращение каждый раз, когда он называл Элли человеком. Как будто ее статус человека каким-то образом делал ее хуже.

Стивен играл с ней, с изумлением поняла Элли. Весь этот разговор был попыткой заставить ее раскрыть имя спутника жизни.

— Значит, оборот свел тебя с ума? Или ты всегда был куском дерьма и сумел скрыть это от Стеллы? — спросила она вдруг.

Измученное выражение тут же сошло с его лица, и Стефан криво улыбнулся. — Я почти одурачил тебя. Ты почти выдала его имя.

— Да, — согласилась она, но вдруг просто почувствовала усталость. Какое-то время Элли надеялась, что сможет убедить его оставить в покое Лиама. Но это не возможно, признала она, а затем подняла голову, не в силах удержаться от вопроса: — Тебя вообще волнует, что ты довел Стеллу до самоубийства? Ты когда-нибудь любил ее?

— Стелла была слаба, — сказал он с отвращением. «Аваддон сделал нас бессмертными. Богами. Но она не смогла справиться с этим. Она хотела играть в дом и растить детей, когда мы теперь можем иметь все».

— Как убийство и пытка смертных, — мрачно предположила она.

— Не говори, пока не попробуешь, — с ухмылкой сказал Стефан.

«Спасибо. Думаю, я обойдусь, — сухо сказала Элли.

— Это потому, что ты не знаешь, чего тебе не хватает, — заверил он ее. «Это адское удовольствие держать в своих руках жизнь ничтожного смертного. Слушать, как они умоляют о пощаде, и позволить им надеяться, что ты позволишь им выжить или даже сбежать, только чтобы перерезать им горло и смотреть, как вся эта надежда исчезает из их глаз вместе с их жизнью. Он слегка вздрогнул, а затем признался: «Мне это нравится. Мне нравятся их крики и плач, и мне нравится их теплая кровь, струящаяся по моим губам и языку». Его улыбка стала шире. «Почти так же, как мне нравилось позволять Стелле думать, что мне все еще не все равно, и что когда-нибудь у нас будет совместная жизнь. Но больше всего мне нравилось смотреть, как она убегает каждый раз, когда мы ее пугали, думая, что она сможет уйти, хотя это было невозможно». Он посмеялся. — Боже, какое удовольствие.

— Слава богу, Стелла никогда не видела тебя с этой стороны, — произнесла Элли и имела в виду именно это. Она была совершенно уверена, что Стелла была бы раздавлена, увидев, как далеко в безумие погрузился Стефан. Каким жестоким он стал. Это заставило ее задуматься, а не всегда ли он был жестоким, просто скрывал это за тонкой оболочкой человечности.

Затем до ее слуха донесся шаркающий звук, и Элли повернулась к двери, когда Абаддон вошел в комнату.

— Извини, Эбби, — сказал Стефан, пожав плечами. «Я почти заставил ее сказать имя. Не знаю, что меня выдало, но. ". Он снова пожал плечами.

— Неважно, любовь моя. Она скажет нам, когда будет достаточно голодна. Или мы просто позвоним домой и спросим о спутнике жизни Элли, — сказал Абаддон, а затем сделал паузу, на его лице появилось понимание.

Стефан расхохотался. — Я даже не думал об этом, пока ты не сказал.

Абаддон раздраженно закудахтал и покачал головой, выходя из комнаты. — Что ж, лучше поздно, чем никогда. Пойдемте, мы сейчас же позвоним.

Стефан последовал за ним с фонарем. На этот раз он закрыл за собой двери, оставив ее в темноте, и она услышала грохот и лязг цепей, натягиваемых на металл. Они запирали ее. Металлические двери и цепь, вероятно, сработают, мрачно подумала она.

Элли какое-то время сидела неподвижно, надеясь, что ее глаза привыкнут к темноте, но, видимо, даже бессмертные глаза не могли видеть при полном отсутствии света. Через мгновение она сдалась и поднялась на ноги. Боль в голове немного усиливалась при движении, но не была убийственной. Она справится с этим, сказала себе Элли и глубоко вздохнула, прежде чем осторожно двинуться вперед в направлении двери, вытянув руки. Казалось, ей потребовалась целая вечность, чтобы пересечь комнату, но в конце концов ее рука наткнулась на холодный металл. Элли остановилась и провела руками по двери, пока не нашла внутреннюю ручку. Она попробовала ее потянуть, не ожидая, что цепь лопнет или что-то в этом роде, поэтому не была разочарована, когда ничего не произошло.

Выдохнув, Элли потрогала дверь до стены слева и последовала за ней до угла. Оказавшись там, она последовала вдоль новой стены, пройдя несколько футов, прежде чем остановиться и начать постукивать по ней.

Один из мальчиков, которые были в приемной семье, в которой Элли жила два года, рассказал ей историю о другом приемном ребенке по имени Бобби. Бобби был сбегающим художником, убегавшим из каждого приемного дома, в который его помещали, только для того, чтобы его поймали и вернули или отправили в новый. Отчаянно пытаясь удержать его от повторного побега, одна из его семей заперла его в подвальной комнате без окон. Но Бобби был умным мальчиком, которого не могли удержать там, где он не хотел быть. Он использовал складной нож, чтобы прорезать дыру в обоих кусках гипсокартона между своей комнатой и соседней, пролез в нее и снова сбежал.

У Элли не было складного ножа, но она обладала бессмертной силой. Постукивание должно было показать или, по крайней мере, намекнуть, где находятся стойки в стене. Ей нужно знать, куда ударить, не попав ни в одну из них, она сжала кулак, отдернула руку и вместо этого ударила ногой по стене. Элли не была большой поклонницей боли, и на самом деле она уже достаточно страдала от нее. Хотя ее головная боль была не такой сильной