Смерть возвеличит и освятит нашу любовь. Все недоразумения и ошибки остались позади. Отныне мы движемся прямо к цели. Только смерти под силу доказать истинность нашей любви, которая больше жизни. Он спросил, готова ли я вслед за ним подписать клятву верности его командиру Али Бакру. Я сделала, как он велел. Мы поклялись на Коране вечно любить друг друга и вместе погибнуть в джихаде.

На следующее утро Сами проснулся первым. Он разбудил меня и приготовил мне чай. Он даже предложил мне послушать диск Лео Ферре.

– Я понял, что он был анархистом, – сказал Сами. – Бунтарем-безбожником. Таких людей в истории полно, даже среди американцев. Ферре железом своих слов пригвоздил французов, воспевающих разврат. Его тошнило от мужчин, но еще больше – от женщин, поэтому он предпочел жить с самкой шимпанзе. Забыл, как ее звали?

– Пепе!

Сами заговорил со мной о Лео Ферре, чтобы показать, что даже во время нашей разлуки он не забывал меня, хотя вначале пытался внушить мне обратное. Потом он объяснил, что мы должны соблюдать некоторые меры предосторожности. Мы съехали с его квартиры и перебрались в большую студию в башне возле Порт-де-Севр, прямо у кольцевой автодороги, которую нашли через онлайн-платформу для аренды жилья Airbnb. Хозяину студии мы представились марокканской супружеской парой. Сами заплатил наличными за три месяца вперед – ему не пришлось даже предъявлять свои фальшивые документы. Никогда не думала, что это так просто – исчезнуть со всех радаров. Никто никогда нас не найдет, мы – воины-невидимки, и сознание этого действует на меня возбуждающе. В тот же вечер он поговорил со своим боссом и предупредил, что уезжает в свадебное путешествие.

Нас ждет суровое испытание.

Хватит ли нам терпения? Готовы ли мы? Сумеем ли мы объяснить всем обездоленным, что они не должны сбиваться с истинного пути?

Я жду Сами, готовлю себя и наш дом к встрече с ним. Я гуляю по Парижу, закутавшись в хиджаб, и дышу холодным зимним воздухом. Никогда раньше я так не любила Париж!

Я – мусульманка, и горжусь этим! Я вижу все, но меня не видит никто и никто меня не узнает (за исключением Рим, с которой я случайно столкнулась на улице и из осторожности от нее сбежала – благо, подоспел автобус). Я ловлю на себе взгляды прохожих, полные ненависти. Но есть и другие взгляды, в которых я читаю зависть и восхищение, – так смотрят на меня мои сестры. А по вечерам, надев подаренные Сами золотые и жемчужные браслеты, я отдаюсь ему всем своим существом, в любви к Всемилостивому Аллаху.

Улица Эспигетт, Пятый округ Парижа, Франция

Жаннет пригласила Хабибу к себе на выходные. Она призналась Рим, что ей не очень нравится, что такая молодая девушка вынуждена общаться в Париже только со своими так называемыми сомалийскими «родственниками»:

– Стоило вырывать ее из лап смерти, чтобы бросить одну на парижской мостовой.

Мы с Рим предложили им провести вместе с нами – и, разумеется, с Гарри – день и вечер субботы.

Брюно заходил к нам каждый день. Он продолжал расспрашивать Гарри о Большом Пироге, пытаясь дополнить скудную информацию, полученную от комиссара Торбея. Что вызывало его наибольшее беспокойство? У него сложилось впечатление, что оба тунисца, скрывавшиеся в башне Монтеня, перебрались в другое место. Второй его заботой был М’Билял. Тот покинул свой персональный парк аттракционов в департаменте Сена и Марна и укатил на своем «феррари» в Швейцарию, поселившись под чужим именем неподалеку от Женевы. Ламбертен направил запрос в Интерпол и ждал ответа.

Никто из нас не заговаривал об этом вслух, но всем было очевидно, что опасность приближается. Парижане жили своей обычной жизнью, не проявляя никаких признаков беспокойства. Все привыкли к тому, что на транспорте и в других общественных местах появились системы видеонаблюдения.

Рим встретила Хабибу с нескрываемым восторгом. Девочки вместе собрались пройтись по магазинам на улице Муфтар.

– Сегодня вечером я приготовлю настоящее французское блюдо – пот-о-фё. Это идея Брюно. Я нашла на кухне толстую поваренную книгу!

– А в твоем потофёе нет свиньи? – спросила Хабиба, которая уже намного лучше говорила по-французски.

– Не волнуйся, там только верблюд!

Гарри напросился с ними. Три подростка.

Порой меня ошеломляет их жизненная сила. Конечно, я предпочел бы, чтобы Рим общалась только со мной. Тем более что со вчерашнего дня меня гложет дурное предчувствие. Возможно, оно вызвано тем, что я еще никогда не был так счастлив. Но мое положение внутри их маленькой компании меняется. Раньше я был ее центром, но теперь постепенно сдаю позиции. Ну, разве не глупо волноваться из-за того, что ты так счастлив? И потом, не могу же я держать ее на коротком поводке! И все равно… Когда она закрыла за собой дверь, я посмотрел ей вслед так, словно видел ее в последний раз.

Стемнело. В окна спальни проникал свет уличных фонарей. Стояла тишина. Брюно отошел в угол, за книжный шкаф, и, прикрывая рот рукой, по телефону пересказывал Ламбертену свой разговор с Гарри. Жаннет устроилась у камина, положив ноги на афганский пуф. С каминной полки на нее смотрела древнеримская бронзовая скульптура, изображающая фаллос. Жаннет читала на английском роман Джона Ле Карре. Я понимал, что, вместо того чтобы предаваться унынию, должен заняться организацией вечеринки. Когда была жива Валентина, мы не упускали ни одной возможности сходить в клуб New Morning. Пока я размышлял о том о сем, квартира приобрела нормальный жилой вид. До меня вдруг дошло, что после возвращения из Карфагена я ни разу не садился за работу. Я даже не помнил, куда убрал свои заметки. На самом деле все последние недели я просто бездельничал…

Уик-энд начался неожиданно. Я представил Хабибе Гарри, и парень так смутился, что начал горбиться и чуть ли не приседать на колени, чтобы казаться меньше ростом. Хабиба уставилась на него странным, почти театральным взглядом. Она стояла, уперев кулаки в бедра, и вдруг ни с того ни с сего запела, вернее, начала начитывать, сначала тихо, а потом все громче и громче, что-то вроде рэпа, тщательно выговаривая каждое слово и вкладывая в исполнение весь свой африканский темперамент: «Когда говоришь с собой / Ты говоришь с Богом / Ты один среди одиночек / Ты один ночью и днем…» Лицо Гарри осветилось улыбкой; он выпрямил спину и тоже запел, прихлопывая в ладоши: «Продолжай говорить / Отпускай на волю слова / Даже если они не вернутся…» Жаннет, которая как раз снимала пальто, застыла как вкопанная.

Хабиба в лоб спросила Гарри:

– Это ты Гарри-Победитель?

– Ну… Да.

– Слушай, я только и делаю, что лайкаю тебя на Ютьюбе. Я поставила тебе десятки лайков. Я обожаю эту песню. Я ее просто обожаю!

Гарри задумчиво качал головой, словно слова Хабибы с трудом проникали в его сознание. Их взгляды встретились, и вдруг Хабиба разрыдалась:

– Я плачу потому, что ты похож на моего брата.