Лужа расползалась по доскам пола. Тело не шевелилось. Я ничего не слышала. Нет, слышала! Слышала, как мое дыхание начало успокаиваться. За стеной чирикали птицы – только здесь, в доме, стало так необычно тихо. Неужели он….?

Я боялась. Каждая клеточка, каждая складка кожи дрожала. Боялась, не хотела, не могла. Тем не менее, подошла ближе. Остановившись чуть в стороне, я протянула руку к грубому плечу. Оно показалось мне наощупь вялым, как вата. Никто не бросился на меня, никто не заорал, не стал издеваться надо мной, когда я отвела его плечо в сторону. Куча мяса перекатилась на спину, потянув с собой тяжелую голову хозяина.

Его грудь не двигалась. Порывшись под кусками мяса косули, которые мы засунули в сундук, ты достал зеркало Армуда. Мы подержали его у рта хозяина и посмотрели друг на друга, когда оно не запотело. Мертвечина. Смерть в нашем домике. Но на этот раз – долгожданная.

Что-то липкое, но не красное, вытекло у него из головы. Наверное, часть мозга. Просто мутная жидкость, как после мытья, а не то сатанинское отродье, которое должно было бы скрываться внутри него.

Смех – кажется, смеялась я. Если это не смерть, то что же это? Застывшее жалкое тело больше не внушало мне ужаса – осталась только куча мяса и ткань, обмотанная вокруг костей и кишок. Наискосок над одним глазом кожа и кость пробиты. Кратер с ошметками мяса красовался прямо над бровью, рядом с виском, где проходит пульсирующая артерия. Больше в этой голове не будет места угрозам и злым намерениям. Тело, лежащее на полу моей кухни, уже никого не напугает – всего лишь кусок мяса, с которым нужно что-то сделать. Кожа на щеках натянулась от невольной улыбки. Моя радость росла.

Хотя… Каким образом рослый крестьянин мог упасть замертво в нашем доме посреди леса по собственному почину, да еще и с округлым углублением от ступки на черепе? Такое не так-то просто объяснить. Полагаю, ты подумал о том же, что и я, хотя никто из нас не произнес ни слова. Под трупом растекалась лужа, ты стоял рядом со мной, твоя грудная клетка вздымалась и опускалась. Но тут глаза твои блеснули, и ты сделал глубокий вдох.

– Камень, – произнес ты.

Взгляд цвета талой воды, внезапно проснувшийся блеск, редкое выражение в твоих глазах.

– Ямка у него голове имеет почти такую же форму, как камень на полпути у развилки. Если дождаться, когда стемнеет, так что все оставят работу, то мы можем положить его там – по пути к себе домой.

Так просто!

Кивнув, я вытянулась, распрямив плечи чуть не до самого потолка, вытянула руку и притянула тебя к себе.

– Осталось только дождаться темноты.

До летних сумерек оставалось еще часов шесть. Мы пошли наружу, оставив дверь дома открытой, чтобы впустить жизнь и выветрить смерть. Снаружи стоял самый обычный день. Бабочки в траве. Ржавчина на ведре, стоящем у стены. Выплюнув куски зубов в цветы у двери, я прищурилась на солнце, словно вышла из грота. Сегодня ночью хозяин не придет, и никто другой тоже. Словно заново родившаяся, я сидела на крыльце, глядя на яблони. Ты сидел на корточках у грядки в двух шагах от меня, сгорбив спину, глядя в землю и обхватив голову руками.

– Как ты, мой Руар?

Ты поднял глаза.

– Со мной все хорошо, мама.

Должно быть, я нахмурила брови.

– Да, мамочка, это правда! Я смотрю на червяка, который трудится, прокладывая путь в земле, и знаешь, о чем я думаю?

Я покачала головой.

– Из земли ты пришел!

Ты снова улыбнулся мне. Ты улыбался! Твое лицо расплылось, когда я дополнила:

– И в землю сойдешь, даже если ты землевладелец.

Твоя глаза ожили, мальчик мой! Долго-долго мы обнимали друг друга на расстоянии – глазами. Я чувствовала, как я устала, но мелкие мышцы лица на самом деле не забыли, как это – улыбаться.

Тот день я помню до малейших подробностей. Траву. Солнце. Ощущение весенней уборки, когда мы оттащили тело землевладельца от пятен на деревянных половицах и положили тело у двери, подложив под голову тряпки и охапку листьев, чтобы больше не пачкать пол. Там, где он лежал, из-за крови не видно было досок пола. Пока я принесла воды и помыла пол, ты закончил резку дичи – косуля, которую мы притащили домой, по-прежнему была запретна, как и в первой половине дня, только мы с тех пор успели сделать нечто куда более подсудное. Весь день ты рос – в своих и в моих глазах. Лицо у тебя распухло, но серые глаза сияли. Я сияла, глядя на тебя и на деревья, потому что видела – они не будут вздыхать по этой куче у нас на полу.

Стало совсем поздно, снаружи посерело, я не приготовила нам ужина. Пусть будет, как будет. Время у нас есть. Вся жизнь впереди. Твое лицо сияло, ты сорвал травинку и увидел, как пух от одуванчика разлетается по траве, опадая на землю. Покой.

Кровь у хозяина оказалась густая Я долго оттирала ее мокрой тряпкой и песком, так что руки у меня покраснели, но пятна до конца оттереть не удалось. Впрочем, что значат какие-то пятна? За работой я иногда поглядывала на темную кучу мертвечины.

Когда ты натягивал брюки на бедра землевладельца и застегивал кожаный ремень у него на поясе, мне пришлось помочь тебе – в эту минуту у меня вокруг шеи как будто затянули ремень.

Но вместе с тем – все это мы оставили позади.

Теперь наша задача не просто выжить. Жить. Ты спас жизнь нам обоим. Не прекращая работать тряпкой, я подняла глаза. Ты вошел в дом и теперь стоял в свете, падающем из окна, держа в руках починенный зеленый стул и прикрывая лицо рукой. Солнечный свет скользнул по твоему лицу, и я заметила, как ты улыбнулся. Я закрыла глаза, потом снова взглянула на тебя, и теперь ты улыбнулся еще шире, мой мальчик, а потом засмеялся, как будто зазвонил колокольчик. Мой смех слился с твоим, разрастаясь, так что звон пошел по дому. Крошечные пылинки дрожали в воздухе от нашего смеха. Мы стояли посреди комнаты и смеялись, обнимая друг друга, а я помню это так, как будто бы мы светились вместе.

Солнце долго цеплялось за небо, но наконец подползла тьма. В тот вечер серп луны на небе был тонкий-тонкий, он не давал