какого-то мальчишку голыми руками. Выиграть бой, чтобы спасти свою жизнь.

Матиас молчал. Его взгляд беспомощно устремился к горизонту. И опять Буэндиа показалось, что из глаз старика вот-вот покатятся слезы. Но тот лишь странно задвигал челюстями, словно жуя табак.

— Да, дрался. Тот мальчишка был из Севильи. Он не был сыном политзаключенного, просто его отец бедствовал и продал сына Маркизику за пять тысяч песет. Заморыш; я был намного сильнее.

— Одним словом, вашу задачу упростили. Но почему?

— Помните, я рассказывал, что у жены Маркизика было два ребенка от него, а два других — от ополченца?

— Да.

— И вы уже знаете, что, убив жену, он сдал детей в приют, всех четырех. Даже собственным детям он не простил предательства матери. Я — второй, то есть младший из детей маркиза.

Буэндиа опешил, но старался не подавать вида, чтобы Матиас не замолчал.

— Маркиз знал, что вы его сын?

Старик снова прошелся по арене, словно что-то ища, потом наклонился, вглядываясь во внешнюю сторону ограждения.

— Видите «М»? Ее вырезал я. «М», «Матиас».

— Он знал, что вы его сын? — настаивал Буэндиа.

— Мы все тут дрались, кто раньше, кто позже, все четверо. Даже моя сестренка, самая младшая. Бедняжку поставили с парнем из Хереса, и все было кончено за три минуты, не больше. Выжил только я. Мне тогда было тринадцать. Он дал мне кольцо и отправил к донье Лусии, деревенской женщине, которая стала мне матерью и заботилась обо мне до конца своей жизни.

Матиас продолжал что-то искать, но, похоже, не находил. Он обошел вокруг клетки. Наконец остановился на месте, где раньше, скорее всего, находилась трибуна.

— Он всегда сидел здесь. Если ему не нравилось то, что он видел, или казалось, что мальчишки дерутся недостаточно жестоко, он приказывал колоть их пиками. Он орал, что одного из них должны вынести с арены ногами вперед и что если они не могут убить друг друга, то ногами вперед вынесут обоих.

— А деньги на них ставили?

— Огромные. Дерущихся различали по цвету штанов, их всегда было два: зеленый и красный. Мне достался красный.

— Ваш отец покончил с собой, — продолжал допытываться Буэндиа.

— Да, застрелился из охотничьего ружья. Говорили, что он раскаялся. Как знать.

— Значит, вы остались единственным наследником.

— Я никогда не обращался за наследством, не хочу об это мараться. Я взял себе имя Матиас Экспосито[21], с ним и доживу свою жизнь.

Снова наступило молчание, которое Буэндиа не стал прерывать, пока Матиас не подошел к нему ближе.

— А кольцо? Что стало с кольцом?

Старик пожал плечами: он не знал.

— Я хранил его много лет, камень был хороший, и все говорили, что он очень дорогой. Но однажды кольцо исчезло. Думаю, его украла Энкарна — девчонка, которая приходила убираться. У этих обычно руки шустрые.

— Вы заявили о краже?

— Да вы что! Поймите, сапфир вызывал у меня тяжелые воспоминания. Я чуть ли не облегчение испытал, когда он пропал.

— А у кого еще был такой сапфир? Я имею в виду — из местных.

— У всех, кто выиграл драку. Но никого из них уже нет в живых, насколько я знаю. Может, пойдем отсюда?

Буэндиа проводил старика обратно в бар. В Травесере продолжали работать экскаваторы, но пока ни одного трупа не обнаружили. Всех задержанных переправили в Кадис и поместили в местную тюрьму.

— Какой-то ад! — признался ему ответственный за обыск поместья. — Надеюсь, всех этих гадов переловят.

Буэндиа отправился обратно в Мадрид, потому что делать в этом про́клятом месте ему было больше нечего.

Глава 67

У Марины было дурное предчувствие. Раньше Димас не назначал ей встречи на улице: он приглашал ее в бары гостиниц, в рестораны, иногда даже в музей. Но на этот раз, прочитав ее сообщение на форуме в даркнете, сообщил, что в полдень будет ждать ее в парке Ретиро, возле пруда.

— Димас очень хитрый, — размышляла Марина. — Скорее всего, почуял ловушку. Если он заподозрит неладное, то не появится. И перестанет мне отвечать.

— И ты больше о нем не услышишь?

— Услышу. В день, когда он меня убьет.

Чтобы Димас не заметил заполонивших парк полицейских, пришлось потрудиться. Элена вспомнила день, когда они поймали Ярума. Тогда ей казалось, что полицейские, как бы они ни маскировались, все равно выдавали себя, стоило приглядеться внимательнее. Поэтому они с Ческой потратили час на постановку спектакля с участием полицейских, гулявших с младенцами в колясках, изображавших влюбленных, гребцов на пруду и даже гадалок, предсказывавших судьбу двум коллегам. Рентеро расщедрился и выделил на операцию пятьдесят человек.

— Только ты уж не подведи меня, Элена. Этот тип сегодня должен ночевать в тюрьме, — предупредил он.

На такси, которое вел сотрудник городской полиции, Марина подъехала к воротам Ретиро со стороны площади Независимости, у Пуэрта-де-Алкала. Она вошла в парк и постаралась идти спокойно. До самого пруда к ней никто не приближался, а когда она начала обходить его, пришло сообщение. Марьяхо позаботилась о том, чтобы ей на телефон дублировались все сообщения, поступающие Марине.

«Выйди из парка возле библиотеки. Перед тобой остановится “Убер”, ты в него сядешь».

Номер отправителя определить не удалось, но никто на это и не рассчитывал. Замаскированные машины ждали у каждого выхода из парка. Не