– Я хотел бы поздравить вас с успешными исследованиями, – услышал он свой голос и удивился, что еще сохранил способность улыбаться. – Надо признать, что вы добились удивительных результатов.

Шукальский решил пропустить оставшуюся часть симпозиума и с тревогой в душе и тяжелым сердцем покинул Краков. Он понимал до приезда сюда, что узнает нечто такое, после чего им с Марией надо будет призадуматься. Но он не был готов услышать столь опасную информацию. Теперь анализ Вейля-Феликса удастся не только перепроверить и выявить искусственно стимулированный антиген, но также обследовать прежних больных тифом при помощи реакций, которые нельзя будет опровергнуть.

Ян Шукальский покинул Краков с тревогой в душе, но подумал, что никого из его коллег, специализировавшихся в этой области, не было на симпозиуме. Однако он ошибался. Один из них присутствовал. Им был человек по имени Фриц Мюллер.

Случилось то, чего они опасались полтора года. В склепе костела, где заговорщики расселись обычным кругом, царила атмосфера любви и уважения. Опасности, которым они не раз смотрели в лицо, тесно сплотили этих людей. Все пятеро чувствовали, что их соединяют узы особого братства.

– Вот такие дела, мои друзья, – печально заговорил Шукальский. – Вот о чем я узнал в Кракове. Похоже, наука нашла чудесный способ, как разоблачить нашу игру. Используя новую реакцию связывания комплемента, немцы обнаружат, что мы умышленно добивались ложных результатов. Я думаю, что у нас в запасе не больше двух месяцев. Потом нас выведут на чистую воду.

Страх и неопределенность, вызванные этой новостью, смягчил рассказ Шукальского о положении дел в Кракове. Пока за эти два с половиной года остальная часть Польши страдала от нацистского гнета, Зофию миновало самое худшее. Сознание, что они одержали неоценимую победу, немного утешало и помогало смотреть в лицо грядущему поражению.

– Что мы сейчас будем делать? – спросил Ганс. Доктор взвешивал свои последующие слова. Встав со стула и отвернувшись от устремленных на него глаз, он немного подумал, затем спокойно произнес:

– Надо подумать о том, как уцелеть.

Анна затаила дыхание.

– Вы имеете в виду покинуть Зофию? – спросил отец Вайда.

Ян обернулся и улыбнулся своему другу.

– Пиотр, вы об этом знали с самого начала. Не делайте вид, что для вас это полная неожиданность.

– Ян, – тихо ответил священник, – мы все время твердили, что никогда не бросим Зофию. К чему сейчас говорить об этом?

– Пиотр, речь идет не о том, чтобы бросить город. Я думаю, как покончить с эпидемией и затем уехать. В этом вся разница. Если нам удастся прекратить эпидемию до того, как немцы нас разоблачат, тогда можно вполне надеяться, что они ни о чем так и не догадаются. Мы не могли уехать отсюда до сегодняшнего дня, ибо тогда в Зофии все вернулось бы в прежнее русло: нацисты забирали бы все продукты, избавлялись бы от нежелательных людей и так далее. Но я думаю, что сейчас такого не случится. Русские с каждым днем подходят все ближе, а нацисты отступают. Придет день, когда карантин можно будет снять и город минуют все опасности. Однако время нас уже поджимает.

– Но мы же не можем просто так встать и уйти…

– Нет, Пиотр, не можем. И мы так не поступим. Не все из нас. И не все сразу. Прежде всего нужно свернуть эпидемию таким образом, чтобы не вызвать подозрений. Не забывайте, мы должны позаботиться о том, чтобы немцы не подвергли наши пробы реакции связывания комплемента. Думаю, они сделают это лишь в том случае, если у них возникнут подозрения. Но если сделать все так, будто эпидемия исчерпала себя естественным образом, то немцы просто забудут о ней.

– Ян!

Он взглянул на Марию.

– Да?

– Зачем нам тогда уезжать? Если нацисты отступают и русские, похоже, как бы освободят нас, зачем вообще уезжать? Можно просто свернуть эпидемию, тогда карантин снимут и мы будем избавлены от…

Шукальский покачал головой.

– Сначала я тоже так подумал, но затем вспомнил кое-каких людей. – Ян подчеркнул важность своей мысли, подняв правую руку и указав пальцем на потолок. – Дитер Шмидт жаждет мести. Я давно знаю об этом. Гаупт-штурм-фюрер недоволен Марией и мною с того момента, как разразилась эпидемия, и я знаю, что он лишь ждет своего часа, чтобы отомстить нам за доставленные неприятности. После окончания карантина он в нас больше не будет нуждаться.

– Вы сказали «людей», – пробормотал отец Вайда, уже зная, что ответит Шукальский.

– Макс Гартунг. Когда этот эсэсовец сможет вернуться сюда, ничем не рискуя, он непременно нам отомстит.

– Но зачем? – спросила Анна. – Ведь ему известно лишь то, что эпидемия была настоящей.

– Да. Но, вероятно, он считает нас виновными в своем позоре. Может быть, я ошибаюсь, но не хотелось бы проверять свое предположение на практике. Как бы то ни было, мои друзья, я считаю, что некоторым из нас пора покинуть Зофию.

После этих слов в воздухе повисла тревожная тишина. В глазах всех явно читалась тревога. В помещении слышалось чуть уловимое жужжание инкубатора и электрических ламп. Наконец после долгого и неловкого молчания отец Вайда сказал:

– Ян, я должен остаться.

– Да, я это понимаю. Я тоже останусь. Мы нужны здесь, к тому же наш отъезд вызвал бы подозрение.

– Я тоже хочу остаться, – прошептала Мария. Но Шукальский покачал головой.

– Мария, вы должны уехать. Ганс и Анна тоже. Когда Кеплер хотел было возразить, доктор жестом заставил его умолкнуть.

– Я принял решение, и не будем обсуждать его. Ганс, вы с Анной здесь больше не нужны, поскольку вакцины нам хватит до лета. После этого эпидемия закончится. А вы, Мария, должны уехать. Прошу вас, друзья, сейчас мне нужно лишь ваше полное содействие. Мы так хорошо работаем вместе уже два с половиной года, и будет очень досадно, если мы начнем сейчас спорить.

Он печально улыбнулся всем, жалея, что не может сказать еще что-то каждому из них.

– Подумайте о том, что я вам сказал, и приходите сюда завтра вечером. Надо будет обдумать, как лучше уйти отсюда.

Фрицу Мюллеру что-то не давало покоя с того времени, как он уехал с краковского симпозиума по инфекционным болезням. Он сейчас сидел в своем кабинете Центральной лаборатории Варшавы и вспомнил, что Ян Шукальский покинул симпозиум в весьма взволнованном состоянии. Фриц заметил Шукальского в амфитеатре как раз до начала выступлений докладчиков и решил подойти к нему во время обеденного перерыва. Как врача, высоко ценившего себя, Мюллера больше года беспокоила неудача, свидетелем которой он, к сожалению, стал в Зофии. Он давно собирался лично сказать Шукальскому, что сожалеет о случившемся. Хотя Фриц Мюллер являлся членом нацистской партии, он тем не менее оставался членом братства медиков и чувствовал некоторое уважение к Яну Шукальскому, несмотря на то что тот был поляком.