Когда она уже начала думать, что никто не войдет, с полдюжины каких-то людей прошли мимо кондуктора, проверявшего билеты. Двое мужчин прошли в соседнее купе. Мисс Коллинз вздохнула с облегчением. Ей показалось, что у них чересчур жизнерадостный вид и что один из них не вполне твердо стоит на ногах. Оставались коренастая матрона с двумя детьми и женщина с маленькой стройной фигуркой в черном матерчатом жакете с меховым воротником, знававшим лучшие времена.

Семейство проследовало вслед за двумя мужчинами, а маленькая женщина в немодном жакете прошла дальше. Мисс Коллинз очень надеялась, что она подсядет к ней. Она даже приоткрыла дверь и позволила себе что-то вроде улыбки. И вот, одновременно с тем как поезд тронулся, дверь открылась и леди в черном вошла в купе и села в противоположном углу[13], после чего встретилась глазами с приветливым взглядом мисс Коллинз и услышала, как та сказала:

– О боже, вы едва не опоздали.

Вошедшей женщиной была мисс Мод Сильвер. По первой профессии она была гувернанткой и до сих пор походила на гувернантку, но вот уже немало лет в уголке ее аккуратного профессионального удостоверения значились слова «Частные расследования». Частью ее профессии являлась общительность. Своим профессиональным успехом она в немалой степени была обязана тому, что людям было удивительно легко с ней говорить. Она не отталкивала чопорностью, не настораживала многословными излияниями. Если существовала золотая середина между этими двумя крайностями, то можно было сказать, что она устойчиво ее придерживалась. Сейчас, мягко и дружелюбно, она заметила, что всегда очень досадно опоздать на поезд («но мои часы не в порядке, поэтому пришлось понадеяться на настенные часы в столовой племянницы, которые, боюсь, не вполне надежны, как она дала мне понять»).

Именно такое начало разговора мисс Коллинз, безусловно, не могла оставить без внимания.

– Вы гостили у племянницы? До чего приятно.

Мисс Сильвер покачала головой. На ней была довоенного образца черная фетровая шляпа, но с обновленной лентой, а букетик фиалок пережил только одну зиму.

– Не гостила. Я приезжала на ленч, и мне было бы очень жаль пропустить этот поезд, потому что я приглашена на чай в Лондоне.

Мисс Коллинз смотрела на нее с завистью. Ленч с племянницей, а затем приглашение на чай – как весело это звучало.

– До чего приятно, – повторила она. – Я часто думала, как хорошо иметь племянниц, которых можно навещать, но у нас в семье были только мы с сестрой и ни одна не вышла замуж.

Мисс Сильвер кашлянула.

– Брак может быть очень счастливым, но может быть также очень несчастным.

– Но, должно быть, так приятно иметь племянниц. Не так ответственно, как иметь детей, если вы понимаете, что я хочу сказать, но достаточно, чтобы почувствовать, что у вас кто-то есть.

Улыбка мисс Сильвер была сдержанной. Если бы она навещала свою племянницу Этель Буркетт, то отреагировала бы гораздо сердечнее, но племянницу Глэдис она всегда была склонна считать избалованной и этот сегодняшний визит никак не изменил ее мнения. Более молодая, чем Этель, и гораздо более хорошенькая, Глэдис оказалась также значительно состоятельней, будучи замужем за вдовцом вдвое старше ее, с изрядной практикой в качестве адвоката. Мисс Сильвер не могла, конечно, сказать это постороннему человеку, но в глубине души она считала Глэдис не намного надежнее, чем часы в ее столовой. И Глэдис также позволяла себе относиться покровительственно к Этель и ее мужу, который был всего лишь банковским служащим, и к ее детям, к которым мисс Сильвер глубоко привязалась. Вместо объяснений она открыла свою сумку и вынула оттуда толстый серый чулок, который вязала для Джонни Буркетта.

– Конечно, – сказала мисс Коллинз, – растить детей – это большая ответственность; неважно, родственники они тебе или нет. Мы с сестрой воспитывали одну маленькую девочку, и, будь она жива, я могла бы ездить ее навещать – почти как если бы она была моей племянницей.

Мисс Сильвер выказала сдержанное сочувствие.

– Она умерла?

– Думаю, что да. – В тоне мисс Коллинз сквозила неуверенность. Скулы ее немного порозовели. – Видите ли, у нас с сестрой был очень изысканный маленький бизнес. Я до сих пор им владею – магазин для рукоделия, а также игрушки и календари на Рождество. У нас был свой дом, и когда наша мать умерла, мы стали сдавать первый этаж – очень милым тихим людям с маленькой девочкой лет трех-четырех, никаких хлопот с ними. Мы полюбили этого ребенка – знаете, как это бывает. И когда миссис Джойс умерла – ну что нам было делать? Мы не могли выставить бедного мистера Джойса вон – он был совсем сломлен горем. И дошло до того, что мы, можно сказать, стали растить Энни. Я полагаю, люди, конечно, толковали, но Кэрри была изрядно старше меня и, в конце концов, ну надо же быть человечными, не так ли? Ведь никто из его благородных родственников не побеспокоился о нем, когда он остался в таком положении.

Спицы мисс Сильвер звякали друг о дружку, чулок быстро крутился туда-сюда. Взгляд ее выражал внимание. Когда мисс Коллинз умолкла, то получила сочувственно-поощрительное:

– В самом деле?

– Ни разу его не навестили, – с чувством произнесла Нелли Коллинз. – Он вечно говорил о них, потому что, видите ли, если бы его отец честно поступил с его матерью, мистер Джойс был бы баронетом с прекрасным состоянием, а не клерком в транспортной конторе, и, казалось бы, те, кто занял его место, должны были бы проявить хоть каплю участия – но нет, только не они. Двенадцать лет он занимал наш первый этаж, и – хотите, верьте, хотите – нет, – никто ни разу к нему не приехал: родственники, я имею в виду – до самого его последнего вздоха.

– А после его смерти кто-то приехал?

Мисс Коллинз утвердительно тряхнула головой.

– Она назвалась двоюродной сестрой.

Мисс Сильвер опять слегка кашлянула.

– Мисс Тереза Джослин, я полагаю.

– О! – воскликнула мисс Коллинз несколько растерянно. – О! Я ничего не сказала… я уверена, что даже не помышляла…

Мисс Сильвер улыбнулась.

– Вы упомянули имя Джойс и назвали имя Энни. Вы должны меня простить, если я не смогла удержаться и сложила два и два. Газеты много писали о возвращении леди Джослин, после того как ее оплакивали в течение трех с половиной лет, и о том факте, что особа, похороненная под ее именем, была незаконной родственницей семьи по имени Энни Джойс, удочеренной Терезой Джослин.

Мисс Коллинз была совершенно ошеломлена.

– Я уверена, что никогда бы не сказала ни слова, если бы только думала… Имя, должно быть, просто вырвалось у меня непроизвольно. Я бы ни за что не раскрыла тайну – после того как дала слово и все такое!

– После того как дали слово?

Мисс Коллинз кивнула.

– Джентльмену, который позвонил мне и назначил встречу с леди Джослин. Он не назвался, и я спрашивала себя, не был ли это сэр Филипп – потому что, конечно, мы читаем о баронетах, но я никогда ни с одним из них не разговаривала, если только сейчас это был не он.