восточных штатов. Если представить себе, что каждый дюйм приливного течения всех океанов, от полюсов до экватора, не менее богат живыми существами, мы можем только почтительно склониться перед этим явлением.

Прилив в Чесапикском заливе не идет ни в какое сравнение ни по размаху, ни по мощи с тем, что я увидел на Инагуа. В Чесапикском заливе это было незначительное перемещение воды, с трех сторон ограниченной сушей. На Инагуа это мощное глубоководное течение, на которое давят два необозримых океана. На моих глазах оно непрерывно усиливалось, так что в конце концов даже тихие воды моего убежища пришли в движение и стали ощутимо подталкивать меня. Водоросли на обращенной к океану стороне подводных утесов вытянулись в одном направлении, и казалось, их вот-вот вырвет с корнем и унесет. Ничего похожего на нежное колыхание и плавные, дугообразные движения веерообразных кораллов, которые я наблюдал на рифе.

По поведению водорослей и живых организмов создавалось впечатление, что в море собирается подводный ураган и всех их сейчас унесет в синие бездны. Некоторые уже действительно сорвало с места: мимо меня пронеслись, кружась в водовороте, несколько буро-оранжевых водорослей и быстро исчезли в голубой мгле. К одной из них прицепился пятнистый горбатый морской конек и небольшой шафранного цвета краб. Они изо всех сил старались удержаться на вращающихся стеблях, но, увы, их почти наверняка ждала гибель. Рано или поздно плавучее растение утратит свежесть и упругость и пропитается водой; частицы содержащегося в нем воздуха покинут разбухшие ткани, и тогда пассажиры – краб и морской конек – вместе с водорослью опустятся на глубокое океанское дно далеко от привычного, обжитого берега. Там, в черных безднах океана, их проглотит какая-нибудь голодная глубоководная рыба, или же они сольются с илистым, слизистым дном.

Если прилив принес гибель маленьким оранжевым водорослям и их обитателям, то крупные рыбы использовали его как эскалатор, несущий их по каким-то им одним известным делам. Лишь очень немногие рыбы решились бороться с приливом – основная масса всецело отдалась в его власть. До какой степени они напоминали людей, идущих по линии наименьшего сопротивления! На всех парах они мчатся к недостижимой цели, чтобы потом, когда наступит отлив, вернуться в исходное положение.

Мимо меня неторопливо проплыло множество скорпен[68], ярких созданий в красных и оранжевых полосах. Несколько раз, сверкая радужной чешуей, проносились большие косяки грантов[69]; они шли настолько плотно, что совершенно затеняли дно. За ними поодиночке мчались огромные луфари, чем, вероятно, и объяснялась паника, с которой удирали гранты. Несколько рыб пыталось плыть против течения, но у них ничего не выходило. Большинство таких упрямцев принадлежало к распространенному виду морских окуней. Они плыли поодиночке, вытянувшись в линию, или небольшими стаями в тридцать-сорок штук, держась около самого дна и используя каждую яму и впадину, где течение ощущается меньше. Иногда им удавалось продвинуться вперед, и их плавники отчаянно работали, но их тут же относило обратно.

Непонятно было, чего ради рыбы тратят столько энергии, пытаясь плыть против течения, да и они сами, по-видимому, этого не знали. Во многих отношениях они напоминают баранов, слепо следующих за своим вожаком. Весьма сомнительно, понимает ли вожак, какую роль он играет среди других рыб; ибо, если по какой-либо причине косяк меняет направление, ведущий становится ведомым и подражает каждому движению той рыбы, что плывет перед ним. В стремлении многих рыб объединяться в косяки есть еще много непонятного. Полагают, что это – проявление своеобразного инстинкта, созданного природой как одно из средств самозащиты. Хищнику легко догнать и схватить одиночную особь, но задача осложняется, когда рыба представляет собою мелькающую, скачущую тень среди массы себе подобных. Многочисленность сбивает с толку врага – мы видим тут осуществление в примитивной форме оборонительного принципа: «В единении – сила». Характерно, что крупные хищники почти никогда не плавают косяками; объединяются обычно те, за кем охотятся. Но в косяке интересы индивидуума не учтены: зачем, например, мечутся морские окуни в бесплодных и утомительных странствиях, следуя за своим вожаком?

Тем не менее не все рыбы, пытающиеся противостоять приливу, столь же безрассудны, как морские окуни. Иные из них, добиваясь своего, проявляют удивительную смекалку. По большей части это мелкие рыбы типа красного темноглазого берикса, серебряной лунной рыбы и селены[70]. Они ловко лавировали, уклоняясь от течения, кружились в защищенных скалами местах, где образуются противотоки, забивались в норы и расщелины и часто останавливались, как будто для того, чтобы передохнуть.

Самыми забавными среди них были селены. Их легко узнать, потому что они всегда гуляют парочкой. Другие рыбы появлялись в одиночку, целыми косяками или небольшими стайками из шести-семи особей, а эти – только вдвоем. Очевидно, существует какая-то магия чисел. Семь – любимое число в фольклоре, тринадцать предвещает несчастье, все удачи приходят по три кряду. Двойка всегда будет напоминать мне об этих рыбках. Впервые я столкнулся с ними во время подводной экскурсии во Флориде; они плавали вдвоем, и с тех пор я редко видел их не в паре. Всегда рядышком, всегда вдвоем, они неразлучны, как Дамон и Питиас. Если одна рыбка нырнет, другая следует за ней, если они поворачивают, то всегда вместе. Что делает одна, то делает и другая, и этому трудно придумать какое-либо объяснение, ибо эти рыбки не составляют пар для того, чтобы строить гнезда, как делают некоторые породы рыб.

Все парочки удивительно походили друг на друга. Лобная кость у них круто спускается вниз, и они выглядят так, будто постоянно ищут погребенное на дне сокровище. Со спины у них гирляндами свисают длинные кружевные нити. Характерную их особенность составляет еще и то, что они очень сплющены с боков. Если рыбка плывет прямо на тебя, видишь только тоненькую полоску, и очень забавно наблюдать, как эта полоска внезапно превращается в широкий овал, когда рыбка поворачивается.

Хотя течение уносит в открытое море огромное количество рыбьей молоди и икры, оно же доставляет богатую поживу множеству «рыбаков», притаившихся на прибрежных скалах. Я говорю не о людях, а о самых разнообразных существах, вооруженных поразительным набором крючков, сложных ловушек, ядовитых стрел и хитроумно сплетенных сетей. Среди тех, кто предпочитает сети, самое удачливое и забавное создание – морская уточка. С первого взгляда может показаться, что нет существа глупее на свете. Однако она достаточно сообразительна и предприимчива, чтобы поддерживать свое существование в каких угодно условиях – от ледяной Арктики до столь же обледенелой Антарктики. Во всех мировых океанах буквально нет ни одного места, где бы не селилась морская