— Ну, теперь он у нас, — сказал он художнику, — и, по-моему, это подтверждает, кто виноват. — Он подал сверток Перегрину. — Адам, несомненно, захочет его увидеть. Поскольку я не знаю, когда освобожусь, вам лучше взять это и передать ему, как только он попадет домой.

Кивнув, Перегрин завернул сверток еще и в свой носовой платок, потом осторожно запихнул во внутренний карман куртки и встал на ноги. Маклеод оглянулся, потом простер обе руки ладонями вниз над разрушенным алтарем. Он простоял в такой позе несколько мгновений, беззвучно шевеля губами;

Перегрин предполагал, что он молится. Потом правая рука начертила в воздухе изгоняющую пентаграмму.

Перегрин ощутил легкое напряжение, словно от кожи отодрали что-то липкое. И неожиданно атмосфера вокруг них словно бы очистилась. Перегрин вспомнил подобное мгновение в квартире Хелены Прингл, когда Адам и Кристофер Хьюстон объединили усилия, чтобы очистить помещение от скверны.

Прошло еще мгновение сосредоточенного молчания. Маклеод расправил плечи и вздохнул.

— Ну вот, — сказал он тихо. — Теперь Братья могут покоиться с миром.

В эдинбургской Королевской лечебнице царила тишина. Адам Синклер лежал в больничной кровати. Сон, увиденный вечером, оставил его нервы напряженными, как струны. Десять часов. Никаких вестей от Маклеода. Он знал, что должен попытаться отдохнуть, но мучимый и болью в теле, и беспокойством, снедающим разум, оказался не в силах успокоиться больше, чем на несколько минут. Он проделывал знакомые усыпляющие упражнения, обычно безотказные, но через несколько мгновений снова вскидывался, терзаемый яркостью сна, который, как он все больше и больше боялся, предвещал какое-то бедствие, с которым теперь имел дело Маклеод.

Краткая вспышка суеты около одиннадцати отметила пересменок медсестер. К тому времени Адам прекратил попытки уснуть. Когда суматоха улеглась, ночная тишина больницы стала почти гнетущей. Еще через полчаса, не в силах больше выносить неизвестность, он снова выбрался из постели, натянул больничный халат и, закутавшись в него здоровой рукой, доковылял до двери и выглянул.

В тускло освещенном коридоре было пусто. На посту дежурной сестры в дальнем конце коридора, кажется, никого не было. Из служебного туалета доносились тихие голоса: видимо, еще какой-то пациент встал без разрешения, и его заботливо загоняли в постель. Мысленно вздохнув над пастушеским инстинктом, который, кажется, был присущ всем квалифицированным медсестрам, он вышел из комнаты настолько тихо, насколько позволяли измученные мускулы, и направился к двери телевизионной комнаты, надеясь увидеть ночные новости до того, как его обнаружат и загонят обратно в палату.

В это время комната оказалась в его единоличном распоряжении. Он не стал включать верхний свет — незачем обнаруживать себя — и неуклюже подошел, чтобы включить телевизор. Когда он дохромал до ближайшего кресла, раздался голос за кадром, озвучивающий заголовки местных новостей. Первые же слова краткого содержания программы предвещали беду.

«Семнадцать погибших и множество раненых во время таинственного взрыва, вызвавшего разрушение масонской ложи в Дунфермлине».

Комната закружилась вокруг Адама, он почти не слышал следующих новостей. Не сводя глаз с прояснившегося экрана, он стиснул подлокотники кресла и подался вперед, когда телеведущая начала пересказывать более подробный отчет о фактах.

— Семнадцать человек погибли и по крайней мере одиннадцать получили ранения во время странного взрыва, который полностью разрушил верхний этаж Масонской Ложи в Дунфермлине и серьезно повредил остальные помещения. Инцидент, расследованием которого занимается полиция, произошел в начале девятого. Очевидцы утверждают, будто видели, как что-то — по различным описаниям молния либо огненный шар — ударило в крышу Ложи…

Рассказ продолжался, сопровождаемый материалом, отснятым на месте происшествия. Адам поморщился при виде дымящегося здания без крыши; разбитые окна зияли, как слепые глаза, в мертвенно-бледном свете аварийных прожекторов. Он не сомневался, что свидетелем именно этого события стал во сне. Прикинув время, он понял, что два события, наверное, произошли одновременно.

В кадре снова появилась серьезная телеведущая.

— Учитывая спорный характер рассказов очевидцев, — говорила она, — задача установить причину взрыва уже была затруднена публичными предположениями. Вот что сказал старший инспектор Ноэль Маклеод, когда мы спросили, намерена ли полиция рассматривать инцидент как подозрительный.

Адам подался вперед, когда на экране появилось знакомое лицо Маклеода с пятном золы на скуле. Он казался измученным и усталым и говорил в микрофон отрывисто, словно часть его разума была занята вопросами гораздо более важными, чем ответы на вопросы прессы.

— Да, есть некоторые основания предполагать, что источник взрыва находился не внутри, а снаружи здания, — сказал он, — но мы еще не исключили более обычные объяснения, такие как взрыв газопровода.

— Инспектор, мог ли это быть террористический акт? — спросил еще один репортер, находящийся вне кадра.

Взгляд Маклеода устало обратился к спрашивающему.

— На этот раз у нас нет данных, подтверждающих это предположение. Любые предположения, которые можно делать в данном случае, должны быть чисто гипотетическими. Откровенно говоря, в данный момент для нас важнее удостовериться, что под завалами не осталось людей.

— Когда, по-вашему, ожидать заявление о причине, инспектор? — спросил первый репортер.

— Когда оно будет, уверяю вас, оно пройдет по соответствующим каналам и будет доведено до сведения прессы, — терпеливо сказал Маклеод. — Я должен подчеркнуть, что оценка свидетельских показаний при несчастье такого масштаба потребует времени. В данный момент мне больше нечего сказать.

Он отвернулся, и камера снова переключилась на журналиста для краткого резюме. Адам размышлял о том, что, пожалуй, этот случай почти полностью повторяет случай на Кэлтонском холме, но в гораздо большем масштабе. Мастера Рыси расширяли свои операции с пугающей скоростью. Он выключил телевизор и невидящим взглядом уставился в пустой экран, взвешивая это последнее злодеяние. Он не сознавал, что кто-то вошел в комнату, пока вдруг не вспыхнул свет над головой и в его задумчивость ворвался женский голос, в тоне которого смешались забота и раздражение.

— Да что же нам с вами делать, доктор Синклер? Уже почти полночь, и всем хорошим пациентам полагается быть в постели.

Адам очнулся от мрачных мыслей и, подняв голову, встретился взглядом с глазами очень хорошенького обвинителя. Этой медсестры он раньше не видел: стройная, молодая женщина с рыжими волосами и вздернутым носиком, серые глаза смотрели скорее весело, чем сердито. На именной табличке было написано «Дж. Браун, дипломированная медсестра». Она сложила руки на груди и сочувственно смотрела на него.

— Должна сказать, не похоже, чтобы вы получали большое удовольствие от сиденья здесь. Если вам настолько неудобно спать, то нет никакого резона быть слишком вежливым, а надо так и сказать. Если вам нужно обезболивающее, можно попросить еще лекарство. Почему бы вам не вернуться в палату, а я тем временем позвоню в фармацию и попрошу что-нибудь подыскать?