Но воспитать в мальчике моральные качества, необходимые для успешного королевского служения, Филипп, безусловно, постарался. Для юного Людовика парижский священник Эгидий сочинил труд «Принца Честное Зерцало». Он был ему преподнесен в день 13-летия — в 1200 году. Основной персонаж в нем — Karolinus, то есть не кто иной, как сам Карл Великий, который дает отроку пример обладания четырьмя важнейшими добродетелями: силой, справедливостью, осмотрительностью и умеренностью. Филипп позволил записать в «Зерцале» совет принцу: быть менее вспыльчивым, чем был в свое время он сам, а также не жениться на двух женщинах одновременно. На одной из страниц этого манускрипта было изображено генеалогическое древо «нынешних королей Франции». Все они — Капетинги, и их имена в орнаменте из королевских лилий вписаны красными чернилами, начиная с имени Роберт — «многонабожного и грамотнейшего». Заметим, что там нет ни слова о каролингских предках принца Людовика. Автор рукописи не чувствовал необходимости подчеркнуть тот факт, что и мать Людовика, и его бабка еще более облагородили династию, добавив крови, унаследованной от Карла Великого. Ибо ни автор «Каролинуса», ни кто-либо другой не усомнились в том, что принц — законный наследник императора. Такой же, какими были его отец и дальний предок Роберт. В 1204 году в одной из булл папы Иннокентия отмечено: «Все знают, что король Франции происходит из рода Карла Великого». А за два года до того Этьен де Галлардон, один из помощников брата Герена, записал в книге королевской канцелярии пророчество Св. Валери. И не было ни малейших оснований опасаться какого-то спора за корону. Сыну Филиппа Августа предстояло без помех возложить ее на свою голову и взять в руки весь королевский домен, столь удивительно успешно расширенный его отцом. И было еще одно счастливое обстоятельство в судьбе Филиппа Августа наряду со всеми прочими: у него не было брата, с кем ему пришлось бы делиться. Он мог оставить все своему старшему сыну. Следуя обычаю, Филиппу надо было бы один из взятых крупных фьефов, возможно Нормандию, отдать своему второму сыну — Филиппу Юрпелю, если бы тот не был рожден его «лишней» супругой. Конечно, этот сын был легитимирован с благословения папы, но тем не менее все считали его наполовину незаконнорожденным и он мог претендовать только на крохи из отцовского наследства.

В сентябре 1222 года Филипп почувствовал себя плохо. Ради спасения души он начал раздавать свои богатства. В пользу рыцарей, сражавшихся вместе с ним в Святой Земле, и в пользу бедных король пожертвовал все сбережения. Аббатству Сен-Дени достались крест и реликварий вместе со всеми ценностями королевской сокровищницы. Тут были несколько серебряных чаш, три дюжины серебряных кубков, мешок византийских золотых монет и немного драгоценных камней, подаренных королю его близкими — матерью, прелатами и королевским постельничим Готье. Инвентарный список этих ценностей, составленный в 1206 году Гереном, показывает, что королевский двор при Капетингах пока еще отказывал себе в роскоши. Король смог дожить до следующего лета. Он находился в Пасисюр Эр, когда почувствовал приближение смерти. Филипп захотел вернуться в Париж, где бароны держали в это время совет, готовясь к новому крестовому походу. Смерть застала его в пути, в Манте. В «Больших французских хрониках» помещен текст надгробного слова, которым он мог бы быть доволен: «Он чудесным образом умножил и расширил королевство Франции [авторы все еще не видят различия между королевством и королевским доменом]; он совершил чудо, поддержав и сохранив и сеньории, и право, и все благородство короны Франции… Он неизменно был защитником Святой Церкви, оберегая ее от всех посягательств. Он защитил церковь Сен-Дени де Франс и хранил ее более всех прочих, как свой дом, особливо возлюбив ее, и, много раз внося свою лепту, свидетельствовал свою неизменную приверженность этой церкви и ее святым мученикам. С младых лет своих он был хранителем и ревнителем веры христианской. Он принял знак того креста, на коем Господь наш распят был, пришил на плечи свои, чтобы идти освобождать Гроб Его и потрудиться, и муки принять во имя Господа. И пошел он за море с большою ратью воевать против врагов креста и трудился там честно, не жалея сил, до взятия города Акры… И был он щедр на милостыню, где только мог».

Тело покойного короля, одетого в коронационную мантию, прикрытое золототканым полотном, с короной на голове и скипетром в руке, было провезено через весь Париж к королевской усыпальнице в Сен-Дени. Его встречали столпившиеся здесь архиепископы и епископы. Сын Людовика VII возвращался сюда, в самое сердце церковного устроения, чтобы почить навеки. На всем пути вокруг кортежа свершались явления чудесные, и некоторые стали говорить, что король — это еще один святой. Как бы то ни было, верно то, что ему удалось окончательно установить монархическое правление во Франции и силой оружия, и умелым применением феодального права, а главным образом, как отмечает летописец, благодаря тому, что он свято выполнял свой долг христианнейшего короля, блюдя этот долг как зеницу ока.

В годы правления Филиппа Августа благодаря появлению на фасадах кафедральных соборов Франции новых знаковых изображений и фигур они окончательно стали главными символами королевской мощи. В то время развивались две темы, отражавшие размышления ученых богословов о земном воплощении Господнем. Сугерий был первым, кто полстолетием ранее, чтобы подчеркнуть человеческую сущность Христа, расположил на портале базилики Сен-Дени статуи, изображающие его предков. Все они были, согласно Евангелию, царями, царями иудейскими. Но кто, глядя на эти изображения венценосцев, не думал прежде всего о ныне правящем короле и его власти? Эти же персонажи еще более широко были представлены теми, кто в начале XIII века задумывал проект нового фасада собора Нотр-Дам де Пари. Им пришла мысль расположить целую вереницу королей Иудеи вдоль всей галереи, устроенной у основания башен над тремя порталами собора. Эти статуи были выполнен значительно позже 1223 года, когда приступили к реализации проекта. Недавно обнаружены головы от этих статуй: в 1793 году революционеры обезглавили их так же, как обезглавили короля. Подобный акт уже сам по себе свидетельствует о силе воздействия символа: вандалы, желавшие покончить с монархией, обрушили свою ярость на скульптурные изображения, которые веками в центре столицы славили венценосцев, живых, реальных королей Франции, с фронтона здания, всем своим обликом — массивностью каменной кладки, схожестью с крепостными сооружениями — являвшего собой воплощенную мощь. И скульптуры определяли эту мощь как мощь самого монарха.

Обратимся теперь к другому произведению создателей соборов — более тонкому по своему замыслу и богатому по содержанию. В нем — итоги размышлений о власти. Речь идет о скульптурной группе, изображающей увенчание Богоматери. Созданная в 1190 году, она сначала украсила портал кафедрального собора в Санлисе. Затем, 30 лет спустя, ее перенесли на тимпан северного фасадного портала собора Нотр-Дам де Пари. Для южного портала использован горельеф, исполненный 50 годами ранее и тоже изображавший Богоматерь. Здесь она предстает сидящей с младенцем Иисусом на руках, причем тело ее образует как бы трон для младенца. По обе стороны изображены два других персонажа, придающих политический смысл композициии: это король и епископ. Обе фигуры стоят на одной высоте, на одной линии. Но равенства между ними нет: Людовик VII слева от Богородицы преклоняет колено, а по правую ее руку, то есть по более почетную сторону, стоит во весь рост епископ, возвышаясь над королем. Такая сцена, представленная на обозрение народу, — свидетельство успехов церковных реформаторов, утверждавших превосходство духовного над мирским и стремившихся — именно во времена правления Людовика VII — подчинить королевскую власть Церкви.