равно отсутствует, а укладке нет еще и трех дней, так что волосы выглядят наилучшим образом. Плащ сочетается с платьем, и поскольку он останется либо в прихожей, либо в спальне хозяйки, о состоянии подкладки не будет знать никто, кроме меня самой и горничной, которой придется держать свои выводы при себе. Туфли надо прямо сейчас забрать из чистки, но это нетрудно. Более серьезная проблема – плата за такси, абсолютно необходимое в случаях, когда направляешься к большой площади в богатом районе, значительно удаленной от автобусных остановок и станций метро. Обналичивать чек не хочется по той простой причине, что баланс счета находится на нижайшей возможной отметке, а недавняя переписка с Банком не дает оснований полагать, что там благосклонно отнесутся даже к крошечному превышению лимита, а еще совершенно ясно, что после покупок и оплаты квитанций из прачечной у меня осталось ровно пять пенсов.

Прибегаю (уже не впервые) к довольно инфантильной, но от этого не менее успешной стратегии сбора мелочи, рассованной по сумочкам в более зажиточные времена.

На свет извлечены два шестипенсовика, несколько монет в полпенни, один флорин и полкроны, чего с лихвой хватит на вечер и еще останется на завтрак в «Лайонсе».

Испытываю необоснованное воодушевление и даже говорю себе, что, скорее всего, наберу материала для Свободы в Современном Браке сегодня вечером, а пока об этом можно не беспокоиться.

Неожиданно приходит Роуз, и сразу же за ней – Фелисити Фэрмид, но они друг друга недолюбливают, и общению недостает entrain[379]. Ведем периодически затухающий разговор о детях, пантомиме «Чудо» (мы все трое прекрасно помним первую постановку в «Олимпии» в старые добрые времена[380], но сходимся на том, что были тогда слишком юны, дабы оценить ее по достоинству) и Положении Дел в Америке, которое, по всеобщему мнению, гораздо хуже, чем здесь. Роуз искренне об этом сожалеет (потому что хорошо знает Нью-Йорк и ей нравилось там жить), я тоже (потому что недавно познакомилась с выдающимся американским издателем и он мне очень понравился), а Фелисити радуется (поскольку считает, что Сухой Закон абсурден). Довольно интересная, но, возможно, необъективная иллюстрация особенностей женского мышления. Часто задаюсь вопросом, почему я вообще причисляю себя к Феминисткам, но, к сожалению, точного ответа нет. Надо спокойно подумать над этим вопросом, когда позволит время (если позволит).

Роуз и Фелисити отказываются от чая с печеньем (но это к лучшему, поскольку молока, скорее всего, нет) и явно ожидают друг от друга немедленного ухода. Роуз сдается первой, и стоит ей выйти за дверь, как Фелисити спрашивает, что я вообще в ней нашла, но ответа не требует. Обсуждаем наряды, общих друзей и невозможность полностью избавиться от долгов. Фелисити – воплощенная щедрость и наивность – смотрит на меня огромными карими глазами, заявляет, что нет НИЧЕГО важнее Денег, и уходит. Вытряхиваю пепельницы (Фелисити не курит, а мы с Роуз выкурили всего-то «по одной», но пепла почему-то осталось гораздо больше) и заранее проделываю привычные действия: раскладываю кровать, задергиваю занавески, наливаю в чайник воду для ночной грелки. Потом в очередной раз сражаюсь с газовой колонкой, которой по-прежнему до смерти боюсь, и собираюсь на вечеринку. Листок, предназначенный для записи моих взглядов на Свободу в Современном Браке, несколько раз попадается мне на глаза, но все мысли о ней сводятся к тому, на что потратить деньги, которые получу за статью.

Твердо намерена не приезжать слишком рано, поэтому звоню в службу такси только в половине девятого; в трубке все время занято, а телефонистка советует в случае затруднений набирать «ноль» и остается глуха к моим просьбам. Выбегаю на улицу (что катастрофически сказывается на прическе), обнаруживаю, что забыла ключи и придется вернуться. Предпринимаю новую атаку на телефон, на этот раз успешную, и с ужасом замечаю: мне достаточно провести на свежем воздухе три минуты, чтобы пудра бесследно испарилась с лица. Исправляю ситуацию и наконец ухожу.

Прибываю, как обычно, первой. Меня встречает вершина творения современной цивилизации в белом атласном платье с открытой спиной и очень маленьким лифом. Отмечаю про себя, что она очень красива и обладает превосходной коллекцией бриллиантов и жемчугов. Подозреваю, что это Хелен де Лиман де ла Пелуз собственной персоной. Подозрение подтверждается, когда она протяжно и манерно сообщает мне, что мы сидели друг напротив друга на ланче у Памелы Прингл, и представляет мне своего мужа. Тот (по всей видимости, еврей, но откуда такая фамилия?) смотрит на меня безразлично и устало и подает мне бокал хереса, очевидно надеясь, что так я буду молчать. Х. де Л. де ла П. рассуждает о погоде: в мае так сыро, в июне так жарко, английский климат так непредсказуем – а муж говорит то же самое немного другими словами. Затем мы втроем смотрим друг на друга в отчаянии, и я неожиданно для себя замечаю, что недавно с большим интересом посетила студию довольно интересного молодого художника по фамилии Хиппс, чьи работы нахожу весьма интересными. (Трудно сказать, что в этой фразе сильнее противоречит моим эстетическим принципам: подбор слов или подразумеваемый смысл.) Эксперимент оказывается успешным – хозяин с хозяйкой оживляются, и Х. де Л. де ла П. говорит, что Хиппс – один из наиболее язвительных молодых карикатуристов и что в его последней работе определенно присутствует эффект patine[381]. Бездумно соглашаюсь, но от дальнейшего лжесвидетельства меня спасает прибытие новых гостей – совершенно незнакомых и вызывающих во мне ужас. Ко мне, однако, подходит симпатичное и безобидное создание в черном, и мы обсуждаем «1066 и все такое»[382], и я говорю, мол, если бы знала, что авторы книги – школьные учителя, непременно отправила бы сына к ним учиться, и собеседница переспрашивает: «О, у вас есть дети?» (к счастью, не удивляясь тому, что они уже большие и ходят в школу). Отвечаю, что да, двое, и довольно резко меняю тему из опасения погрязнуть в беседах домашнем хозяйстве.

За ужином сижу между пожилым джентльменом с пышной шевелюрой и приятным молодым человеком, который мне улыбается. Лихорадочно (и безуспешно) пытаюсь прочесть их имена на маленьких карточках и отчаянно корю себя за то, что всегда невнимательно слушаю, когда мне кого-то представляют.

Пытаюсь поговорить с пожилым соседом о Хиппсе. Не отвечает. Высказываю предположение, что он знает мою подругу, Миссис Прингл? Нет, не знает. Молчим. Он ничего не говорит, хотя сейчас его очередь, и, поскольку другой сосед увлеченно беседует о чем-то с симпатичной дамой в черном, я пускаюсь в рассуждения об Упадке в Торговле и Экономическом Кризисе в Америке[383] и вворачиваю всякие умные фразы, услышанные сегодня от Роуз и Фелисити.