он прибегает к оригинальному решению: тезис «всё есть число» он приписывает школе в целом и никому в отдельности, а разбирая взгляды отдельных пифагорейцев, никогда не говорит об их принадлежности к этой школе. Вероятно, это должно было смягчить бросающиеся в глаза противоречия между числовой доктриной и зафиксированными самим же Аристотелем взглядами ранних пифагорейцев. В «Метафизике», например, несколько раз утверждается, что никто из пифагорейцев ничего не говорил о телесных началах (989 б 30 фф; 990 а 16), между тем Гиппас полагал, что в основе всего лежит огонь (984 а 7), а Гиппон — вода (984 а 4). Согласно Аристотелю, пифагорейцы все объясняли с помощью количественных характеристик, а у Алкмеона и Менестора мы находим лишь качественные противоположности, главное из которых — теплое и холодное (986 а 27; 32 А 5). Пифагорейцы считали душу гармонией (De an. 407 б 27; Pol. 1340 б 18), а Гиппон полагал, что она состоит из влаги (De an. 405 б 5). В целом Аристотель приводит четыре (!) совершенно различных взгляда пифагорейцев на душу,[975] никак не объясняя этот странный факт.

Учения ранних пифагорейцев настойчиво сопротивляются тому, чтобы связывать их с числовой доктриной. Фактически сам Аристотель лишний раз подтверждает, что в основе философии природы известных ему пифагорейцев лежали телесные начала и связанные с ними качества, — в этом они ничем не отличались от ионийцев. Если Пифагор и утверждал, что «всё есть число», его последователи оказываются совершенно непохожими на адептов, упорно повторяющих то, что «Сам сказал». Впрочем, даже отдавая должное самостоятельности их взглядов, трудно понять, каким образом они сумели избежать влияния центральной идеи основателя школы. Или, может быть, вместо искусственного противопоставления пифагорова числа и качественных начал ранних пифагорейцев постараться найти преемственность в их взглядах? В сущности, для этого нужно только одно: отбросить мысль о том, что в основе философии Пифагора лежало учение о числе.

Начнем наше доказательство от противного: предположим, что философия числа, содержащаяся у Аристотеля, принадлежит самому Пифагору. Что она собой представляет? Как уже не раз отмечалось, Аристотель дает три различных и взаимно противоречивых варианта этой доктрины, а это верный признак того, что мы имеем дело с его собственной интерпретацией.[976] Во-первых, вещи являются числами в том смысле, что числа служат материальной основой мира: τόν αριθμόν... αρχήν είναι και ώς δλη τοις οΰσι και ώς πάθη τέ και έξεις (Met. 986 a 17), αριθμούς είναι αυτά τα πράγματα (Met. 987 б 28), τά σώματα έξ αριθμών είναι συγκείμενα (Met. 1083 б 11). Во-вторых, пифагорейцы уподобляют вещи числам: έν δέ τοις άριθμοίς έδοκουν θεωρείν ομοιώματα πολλά τοις οοσι και γιγνομένοις (Met. 985 б 27), μιμήσει τά δντα φασιν είναι των αριθμών (Met. 987 б 11). Β-третьих, начала чисел являются одновременно и началами вещей: τά των αριθμών στοιχεία τών δντων στοιχεία πάντων ύπέλαβον είναι (Met. 986 a 2), του δέ αριθμού στοιχεία τό τε άρτιον και τό περιττόν, τούτων δέ τό μέν πεπερασμένον, τό δέ άπειρον (Met. 986 a 17).

Очевидно, что второе предложение противоречит первому: уподоблять числу можно только то, что им не является. Между тем Аристотель настойчиво повторяет, что число у пифагорейцев — это именно материальное начало, хотя и не подтверждает свой тезис ни одним конкретным примером. Мы так и не знаем, какие именно вещи или элементы пифагорейцы отождествляли с числами. Но с тем, что о самостоятельном существовании чисел вне физического мира они ничего не говорили (Met. 987 б 28; 1080 б 17; 1086 б 16: Phys. 203 а 6), вполне можно согласиться. Точнее сказать, что число для них не было самостоятельной сущностью, а всегда числом чего-то.[977] Эта черта характерна для всех досократиков: никто из них не говорил о независимом и внетелесном существовании понятий просто потому, что деление мира на материальное и идеальное еще не сложилось.[978] Телесными были не только τό άπειρον Анаксимандра или τό έόν Парменида, но и Φιλία Эмпедокла, и Νους Анаксагора.[979]

Подчеркивая телесность пифагорейского понимания числа, Аристотель хотел, вероятно, отделить эту школу от Платона и его учеников, впервые поставивших вопрос об онтологическом статусе абстракций, в том числе и математических.[980] Поскольку пифагорейцы не говорили, подобно Платону, что число относится к миру идей, и не считали его абстракцией, как считал сам Аристотель, значит, их число материально — вероятно, так можно восстановить логику его мысли. Однако не считать число идеальным отнюдь не то же самое, что считать его материальным. Было ли вообще у пифагорейцев философское определение числа, неизвестно, скорее всего, их вполне удовлетворяло чисто математическое определение: число — это совокупность единиц (Аристот. фр. 23).[981] Во всяком случае, сам Аристотель пишет, что число пифагорейцев — это математическое число и никакого другого они не знают (Met. 1080 б 16, 1083 б 13).

Идея о вещах, состоящих из материальных чисел, давно уже встречала возражения, ее стремились элиминировать даже те, кто не отрицал самой числовой философии пифагорейцев.[982] Однако и третье положение Аристотеля выглядит ничуть не лучше: оно тоже противоречит первым двум и построено отнюдь не в духе досократовской философии. Согласно Аристотелю, пифагорейцы считали, что στοιχεία вещей — это πέρας и άπειρον, а чисел — περιττόν и άρτιον, отождествляя при этом предел с нечетным, а беспредельное с четным. Обе пары действительно стоят на первом месте в таблице противоположностей, которая, по словам Аристотеля, принадлежит одной из групп пифагорейцев (Met. 986 а 22). Таблицу эту давно принято считать результатом поздней систематизации,48 хотя ряд ее идей может восходить и к раннему пифагореизму. Вполне вероятно также, что некоторые пифагорейцы ИВ в. связывали четное с беспредельным, а нечетное с пределом (каким образом, мы сейчас выяснять не будем),[983] но указания на то, что они их отождествляли, в доаристотелевской традиции отсутствуют.[984] Остальные восемь пар из этой таблицы также в той или иной степени связаны друг с другом,[985] что отнюдь не говорит об их тождественности.

Нет необходимости доказывать, что понятие στοιχείον отнюдь не восходит к пифагорейской школе. Пифагорейские математики делили числа на четные и нечетные, но учение о том, что περιττόν и αρτιον являются элементами чисел, не относится к математике и в пифагореизме не засвидетельствовано. Вообще разделение мира на два вида сущностей (вещи и числа) с их последующим соединением через отождествление их άρχαί могло появиться только после Платона. Таким образом, третья формулировка