Леди Лорридэль положила ему руку на плечо и, посмотрев на обращенное к ней лицо, горячо поцеловала ребенка.

– Да, я твоя тетя Констанция, – сказала она, – я очень любила твоего бедного папу, а ты очень похож на него.

– Я рад, когда мне говорят, что я похож на папу, – отвечал Фаунтлерой, – потому что, кажется, его все любили – совсем как Милочку, тетя Констанция. – Последние два слова он прибавил после непродолжительной паузы.

Леди Лорридэль была в восхищении. Она нагнулась и снова поцеловала его, и с этой минуты они сделались большими друзьями.

– Что ж, Молинё, – сказала она, – лучшего нельзя было бы и желать.

– Да, я тоже так думаю, – сухо ответил лорд. – Он – славный мальчуган. Мы большие друзья, и, представь себе, он считает меня добрейшим филантропом. Признаюсь тебе, Констанция, – впрочем, ты и сама увидела бы это, – что на старости лет я рискую потерять голову от любви к нему…

– А что его мать думает о тебе? – спросила леди Лорридэль с обычной прямотой.

– Я ее не спрашивал, – ответил граф, слегка хмурясь.

– Ну, знаешь, – сказала леди Лорридэль, – я буду с тобой откровенна с самого начала и скажу тебе, что не одобряю твоего образа действий относительно невестки. Я намерена посетить миссис Эрроль, как только будет возможно. И если ты хочешь со мной поссориться из-за этого, то лучше скажи сразу. То, что я слышу об этой молодой женщине, убеждает меня, что ребенок ей всем обязан. Даже в Лорридэль-Парке до нас дошли слухи, что все бедняки ее положительно обожают…

– Они боготворят его, – сказал граф, кивая на Фаунтлероя. – Что касается миссис Эрроль, то надо сознаться, что она очень миловидная женщина. Я очень обязан ей за то, что она передала часть своей красоты мальчику, и ты можешь поехать к ней, если хочешь. Я требую только одного, чтобы она оставалась в Корт-Лодже и чтобы ты не требовала от меня свидания с нею. – И он опять нахмурился.

– Однако он уже не так ненавидит ее, как прежде, это ясно, – говорила потом леди Лорридэль своему мужу. – Он заметно изменился. Как это ни странно, Гарри, но я убеждена в том, что именно привязанность к этому милому малютке заставит его превратиться в настоящего человека. Ведь ребенок положительно любит его – это видно по его обращению с ним. Его сыновья предпочли бы скорее приласкаться к тигру, чем подойти к отцу.

На другой день она поехала к миссис Эрроль и, возвратившись оттуда, сказала брату:

– Молинё, она самая очаровательная женщина, какую я когда-либо встречала! Что у нее за милый голос – точно серебряный колокольчик. Ты должен благодарить ее за то, что она дала твоему внуку. Она передала ему не только свою красоту, но и ум, и доброе сердце, и ты делаешь большую ошибку, не приглашая ее переехать в замок. Я непременно попрошу ее к себе…

– Она никуда не поедет без сына, – проворчал граф.

– Я заберу и мальчугана, – возразила, смеясь, леди Констанция.

Но она знала, что граф ни за что не уступит ей Фаунтлероя. Она видела, как привязанность их друг к другу росла с каждым днем и как все честолюбивые замыслы старого графа окончательно сосредоточились на этом очаровательном ребенке.

Леди Лорридэль хорошо понимала, что главным поводом к большому званому обеду явилось тайное желание графа показать обществу своего внука и наследника и убедить всех, что мальчик, о котором так много говорили, в действительности гораздо выше расточаемых ему похвал.

– Ведь всем известно, что он терпеть не мог своих старших сыновей, которые отравляли ему жизнь, – говорила леди Лорридэль. – В данном случае его гордость вполне удовлетворена.

Между тем все, получившие приглашение графа, сгорали от нетерпения поскорее увидеть маленького лорда Фаунтлероя.

И вот наконец он вышел в гостиную.

– У мальчика хорошие манеры, – предупредил заранее граф. – Он никому не помешает. Дети обыкновенно или глупы, или несносны – таковы были и мои дети, но мой внук умеет отвечать, когда его спрашивают, и молчит, когда с ним не говорят. Он никогда не бывает назойлив.

Однако мальчику недолго пришлось молчать. Всем хотелось поговорить с ним. Дамы ласкали и расспрашивали его, мужчины также обращались к нему с вопросами и шутили с ним, как пассажиры на пароходе при переезде через Атлантический океан. Фаунтлерой не совсем понимал, отчего они смеются над тем, что он говорит; впрочем, он привык к тому, чтобы смеялись, когда он говорит совершенно серьезно, и не обращал на это внимания. Вечер показался ему восхитительным. Роскошные комнаты были ярко освещены и красиво убраны цветами, мужчины весело разговаривали, дамы поражали своими великолепными туалетами и драгоценными украшениями. Среди гостей находилась одна молодая леди, только что приехавшая из Лондона, где провела «сезон». Она была так очаровательна, что Цедрик все время не сводил с нее глаз. Это была высокая красивая девушка с гордой головкой, мягкими темными волосами, большими синими, как васильки, глазами и великолепным цветом лица. На ней было чу́дное белое платье и жемчужное ожерелье. Около нее все время толпились мужчины, наперерыв ухаживая за нею, и Цедрик поэтому решил, что она, должно быть, какая-нибудь принцесса. Он так ею заинтересовался, что незаметно для себя подвигался все ближе и ближе к ней, пока она наконец не обернулась и не заговорила с ним.

– Идите сюда, лорд Фаунтлерой, – сказала она, улыбаясь, – и скажите мне, отчего вы так на меня смотрите?

– Я все думал, как вы красивы, – отвечал юный лорд.

Кругом раздался хохот; молодая девушка также засмеялась и слегка покраснела.

– Ах, Фаунтлерой, – сказал один из мужчин, смеявшийся больше других, – пользуйтесь временем! Когда вы будете постарше, то не решитесь этого сказать.

– Но ведь так трудно не сказать этого, – сказал Фаунтлерой. – Разве вы этого ей не говорите? И не находите ее такой красивой?

– Нам запрещается говорить, что мы думаем, – ответил тот же господин, вызвав этими словами еще больший взрыв смеха.

Но прелестная девушка – звали ее мисс Вивиан Герберт – привлекла к себе Цедрика и сказала:

– Лорд Фаунтлерой может говорить все, что думает, я ему очень благодарна и уверена, он думает то, что говорит. – И она поцеловала его в щеку.

– Я думаю, что вы красивее всех, кого я когда-либо видел, – сказал Фаунтлерой, глядя на нее с невинным восхищением, – кроме Милочки. Конечно, я не могу думать, что кто-нибудь так же красив, как Милочка. Мне кажется, она лучше всех на свете.

– Я уверена в этом, – сказала мисс Вивиан Герберт.

И, засмеявшись, она снова поцеловала его.

Бо́льшую часть вечера она не отпускала его от себя; они были центром самой веселой группы. Он не знал, как это случилось, но вскоре уже рассказывал окружающим об Америке, о Республиканском союзе, о мистере Гоббсе и Дике; под конец он с гордостью вытащил из кармана прощальный подарок Дика – красный шелковый платок.